Мы остались стоять в кухне. В соседней комнате горел тусклый синий свет, в дверной проем мы увидели кровать-чердак, гигантскую двухъярусную кровать, на которой лежали несколько женщин, похожих на привидения. Еще одна такая женщина вышла из комнаты, встала в дверях и оглядела нас троих, тушь у нее была размазана, помада стерта поцелуями. На ней была юбка, но не было кофточки, только белый лифчик – как в рекламе белья в подростковом журнале. Но она была старше. Глядя на нее, я вспомнил, как мы с моей женой гуляли в полях, раньше, когда мы были так сильно влюблены, что не понимали, что происходит.
Она сонно потерла нос. Через пару секунд рядом с ней вырос черный мужчина, хлопавший себе по ладони парой перчаток, очень крупный мужчина, который смотрел на меня невидящим взглядом и улыбался неуязвимой улыбкой человека, покурившего травки.
Девушка сказала:
– Если бы вы позвонили прежде, чем приехать, мы бы убедительно попросили вас не брать его с собой.
Ее спутник был в восторге:
– Это ты хорошо сказала.
В комнате у нее за спиной парень, которого мы привезли, стоял, как плохая скульптура, в неестественной позе, с поникшими плечами, как будто не мог больше тащить свои гигантские руки.
– Что с ним не так? – спросил Ричард.
– Пока он сам это не поймет, не важно, что с ним не так, – ответил мужчина.
Том посмеялся, вроде того.
– Чем он занимается? – спросил Ричард у девушки.
– Он очень хороший футболист. Ну или, во всяком случае, раньше был. – Она выглядела усталой. Ей не было до всего этого дела.
– Он все еще хороший игрок. Он все еще в команде, – сказал мужчина.
– Да он даже больше не в школе.
– Но он мог бы снова играть в команде, если бы вернулся.
– Но этого никогда не будет, потому что он конченый. И ты тоже.
Он махнул перчаткой:
– Я знаю, детка, спасибо.
– Ты уронил перчатку.
– Спасибо, детка, это я тоже знаю.
К нам присоединился здоровый мускулистый парень с румяными щеками и ежиком светлых волос. У меня создалось впечатление, что это его дом, потому что в руке он держал зеленую пивную кружку размером примерно с корзину для бумаг, на которой были нарисованы свастика и знак доллара. Это была личная вещь, и она придавала ему вид человека, который находится у себя дома, он был как Хью Хефнер, который расхаживал на коктейльных вечеринках «Плейбоя» в пижаме.
Он улыбнулся мне и покачал головой.
– Он не может остаться. Тэмми не хочет его здесь видеть.
– Ладно, пусть будет, как хочет Тэмми, кем бы она ни была, – ответил я.
