Срок беременности был еще совсем небольшим, так что это едва ли считается, но при падении Синикка сломала себе ключицу, и врач выписал ей обезболивающие таблетки, содержащие кодеин и, пребывая в этом пьяном угаре, они наутро отправились в город и там поженились – без свидетелей, в ратуше в Торнио. Она – с рукой на перевязи и в его кожаном пальто, наброшенном ей на плечи. Он – дрожащий от холода в одной рубашке, перепачканной кровью Синикки, и с вонью застарелого перегара.
Родным они не стали ничего рассказывать. Им было почти что стыдно. Они чувствовали, какую реакцию вызовут их признания и, не сговариваясь, решили никому ничего не говорить.
Когда Тату пришел домой после бракосочетания и увидел Сири, то немного устыдился своей выходки. Он знал, что Сири всегда будет любить его, но ему была нестерпима сама мысль о том полном разочарования взгляде, которым мать посмотрит на него, если он придет и скажет ей, что женился, причем на девушке, которую она даже в глаза не видела, и что он пошел на этот шаг, проведя перед этим ночь в неотложке по причине их ссоры, которая закончилась потерей их народившегося ребенка, и что он едва запомнил саму церемонию, потому что в тот момент его мозги были совершенно одурманены опиатами.
Нет, дома он ничего об этом не сказал. Затем последовал период, когда он вообще не мог проводить слишком много времени в Аапаярви. Потому что всего через пару дней после выкидыша и женитьбы, у отца Синикки приключился инсульт. Он не умер, но остался парализованным, и его поместили в больницу в надежде на улучшение или окончательное сохранение, это как посмотреть.
Он, как это принято говорить, превратился в овощ. Стал не функционирующим членом общества.
Мама Синикки, которая в семнадцать лет выскочила за папу Синикки, чтобы вырваться из-под опеки своего отца и переметнуться под опеку мужа, и которая ни одного своего дня не прожила без мужского надежного плеча рядом, очень тяжело восприняла случившееся. Она просиживала рядом с мужем с утра до вечера. И плевать она хотела на специальные часы, отведенные для посещений. Впрочем, в больнице быстро поняли, что нет смысла пытаться ей об этом говорить. Но по вечерам медсестры выпроваживали ее из палаты, и ей приходилось возвращаться в пустой дом, по которому гуляло эхо, ложиться на свою половину супружеской постели и напрасно пытаться уснуть, и бедная женщина пялилась в стенку, пока не наступало утро и она могла снова одеться и поехать в больницу, чтобы сидеть у постели мужа.
