с водой. Мальчик и этому обрадовался, схватил чашку, прежде чем хозяйка сказала слово.
Когда Санан съел весь толкан и положил чашку на стол, старуха сказала:
— Пойди, вычисти навоз во дворе. Вечером еще покормлю.
Санан надел холщовую шапку, набитую озагатом, поправил траву, прикрывавшую колени, и вышел.
Холодно. Бревна потрескивают так, что испуганные кони будто от выстрела шарахаются в сторону. Санан прыгает на месте, дышит на озябшие руки, а временами тихо плачет.
Надо бы уйти. Переночевать пустят в любую юрту. Но его обещали вечером покормить, и он снова брался за лопату.
Однако, руки мальчика так окоченели, что лопата скоро выпала из рук. Санан не выдержал, побежал в избу согреться. И вдруг почувствовал тяжелый удар в лицо и со стоном опустился на снег. Из носа бежала кровь, у ног лежал кусок обледеневшего навоза.
С трудом открыв глаза, Санан увидел черный полушубок, папаху и узнал Карака, сына Санмая.
— Поймал беглеца, — хохотал он.
И стал искать другую ледышку. Но Санан опередил его. Обычно тихий и покорный, привыкший к унижению и обидам, он на этот раз не стерпел, с силой швырнул в Карака тем же куском навоза. Задира заревел.
Санан понял, чем это пахнет. Забыв о боли, не замечая, крови, капавшей на старый шабыр, забыв о толкане, он бросился к воротам. И сразу же попал в руки Санмая.
Много били Санана в пору его скитаний, но так больно еще не били. Сначала он просил прощенья, умолял, хватал Санмая за полы длинной, расшитой позументами шубы, но скоро замолчал и только стонал, теряя сознание.
В эту минуту руки Санмая разжались неожиданно. Над ухом мальчика раскатился незнакомый голос:
— Не сметь, под суд отдам!
Потом кто-то посадил Санана на скамейку.
Мальчик поднял окровавленное лицо и узнал председателя сельсовета Макара. Он погладил ребенка по голове, обвязал лицо платком и повел с собой в избу Карам-бая.
— Согреешься, а там видно будет, что с тобой делать.
Байская изба была полна людей. Над ними густо висел табачный дым.
Когда Санан немного отогрелся, он стал прислушиваться к разговорам. На такое большое собрание мальчик попал впервые.
Около него, ближе к двери, тихо беседовали знакомый батрак из соседнего улуса Чабыс Муколай[11] и незнакомый старик.
— Карам-бай — большой бай, а в избе ничего нет, — говорил Чабыс Муколай, искоса поглядывая на хозяина избы, сидевшего на деревянной кровати в переднем углу. — Был я в Тамазаке[12] у большого Федора, самого богатого бая Шории, старшего из братьев Тотышевых. Зашел в дом и ничего не вижу — все блестит, глаза слепнут… Только потом узнал: зеркала стояли от пола до потолка.
