[268]. Смит, утверждал Фридмен, был «радикальным и революционным для своего времени, столь же радикальным, как те из нас, кто сейчас проповедует принцип laissez faire». Примечательно, что в 1976 г. Фридмен позиционирует себя как сторонника laissez faire, — теории, которую в 1951 г. он считал ущербной[269]. Такое желание использовать laissez faire отражало перемену в политической и экономической атмосфере 1970-х годов. К тому времени искоренение безработицы как главная цель уступило место борьбе с инфляцией как основной задаче в деле преодоления стагфляции. Поэтому Фридмен больше не чувствовал особой необходимости утверждать, что его проект заключается в модифицировании либерализма. В 1970-е годы в глазах многих «либерализм» в США был скомпрометирован; к этому привели «эксцессы» 1960-х годов и разочарование экономической ситуацией. Таким образом, хотя термин «laissez faire» и скрывал новые элементы экономической и политической доктрины Фридмена, — более чёткое представление о необходимости использовать государство для обеспечения условий деятельности свободного рынка и передачи экономической власти от государства к корпорациям, — Фридмен вновь чувствовал себя вполне комфортно, используя этот термин для краткого обозначения дерегулирования, снижения налогов и внедрения рыночных механизмов новые сферы, например в образование.
Фридмен характеризует Смита как «радикала и революционера»; эта характеристика отражает особенности позиции самого Фридмена, выступавшего за немедленные и энергичные социальные и экономические реформы. Фридмен резко расходится с консервативными толкователями Смита, которые присвоили его теорию себе и к 1800 г. ошибочно скрестили её с идеями Эдмунда Бёрка. В конце XIX в. хрестоматийная оценка Смита, которую Беатрис Веббы в 1886 г. названа «евангелием от работодателей», состояла в причислении Смита, наряду с Бёрком, к экономическим консерваторам[270]. Этот консервативный взгляд до сих пор придаёт репутации Смита вполне определённый колорит, когда консервативные политики объявляют его убеждённым проповедником господства эгоистических интересов на рынке. Популярное мифическое представление о Смите как о консервативном мыслителе и ещё более мифическое представление о нём как о протонеолиберале, побудило ряд исследователей — Иштвана Хонта, Майкла Игнатьеффа, Эндрю Скиннера и Эмму Ротшильд — возвратить Смита в подобающий ему контекст XVIII в.[271]
