Однако точно классифицировать позицию чикагской школы оказалось трудно даже тем, кто в ней учился и преподавал. Согласно одному из светил второй школы, Джорджу Стиглеру (он получил докторскую степень в Чикаго, но пришёл преподавать на экономический факультет из Колумбийского университета в 1958 г.), «точность термина «чикагская школа» всегда была обратно пропорциональна широте его содержания. Ведущие представители школы конца 1930-х годов — люди очень разные: Найт — отвлечённый философ и теоретик почти марксистского толка; Вайнер старательно избегал любого догматизма; Минтс усердно занимался историей денег и больше ни на что не отвлекался; Саймонс был утопистом. Никто из них не имел склонности к подсчётам и вычислениям, и вдобавок — как это вообще свойственно профессиональным экономистам — никто (за исключением Вайнера) не допускал и мысли, что он понимает экономическую жизнь недостаточно или неправильно»[233].
Язвительное замечание Стиглера, пожалуй, действительно, по его словам, применимое к экономистам в целом, позволяет передать ту интеллектуальную уверенность, исходившую от Великих озёр[234]. Значение этих ранних чикагских экономистов для развития неолиберальной мысли заключалась в том, что они учили ведущих представителей второй чикагской школы, — Фридмена, Аарона Директора, Стиглера, Гэри Беккера, Рональда Коуза (который начинал карьеру в ЛШЭ вместе с Хайеком и Роббинсом) и Эдварда Леви[235]. Эти последние создали напористую прорыночную исследовательскую программу, а она сочеталась с маркетинговым талантом, свойственным ряду самых известных публичных интеллектуалов послевоенной Америки. Этот промоутерский талант нашёл отражение в том обстоятельстве, что Фридмен, Стиглер, Коуз и Беккер получили Нобелевскую премию по экономике.
Хайек в 1950-х годах тоже работал в Чикаго; в 1950 г. он перебрался туда из ЛШЭ, чтобы занять должность профессора в Комитете по социальной мысли. Таким образом, места на самом экономическом факультете он не получил, и, по-видимому, прежде всего потому, что руководящая часть преподавательского состава настороженно относилась к столь яркому представителю австрийской традиции[236]. Для австрийской и чикагской традиций характерны разные методологические установки. Австрийская традиция исходила из того, что экономика — это наука, основанная на аксиоматических истинах. Чикагская школа, особенно вторая, считала, что гипотезы необходимо подтверждать эмпирическим исследованием. Далее, выбор Хайека отчасти объяснялся его желанием отойти от полемики по поводу Великой депрессии и достоинств планирования, которую он вёл с Кейнсом в 1930-х годах. Хайек переключил своё внимание на проблемы политической и моральной философии. Его позиция в Чикаго была очень важной, поскольку он служил связующим звеном между учёными коллегами и крупными финансовыми спонсорами, — такими как Фонд Уильяма Волкера. Если рассматривать годы, проведённые Хайеком в Чикаго, с этой точки зрения, то ему удалось контролировать и развивать политическую стратегию, которую он изложил в статье «Интеллектуалы и социализм».
