.
На банкете следует пить и есть, но умеренно; кроме того, нужно уметь себя вести. Либералы были тем более заинтересованы в том, чтобы их не обвинили в обжорстве, что сами они охотно предъявляли аналогичное обвинение своим политическим противникам, министерским депутатам, которых Беранже заклеймил прозвищем «пузаны». Что же касается обвинения в пьянстве, к первым либеральным банкетам оно было вовсе не применимо, поскольку там не произносили никаких тостов, а значит, не пили шампанского. Из некоторых отрывочных данных можно сделать вывод, что число бутылок на одну персону вполне соответствовало тогдашним нормам: одна бутылка, не больше. Когда устроители, ввиду особой политической важности события, хотели быть абсолютно уверены, что все приглашенные сохранят достоинство и самообладание, они решали ограничиться одним-единственным сортом вина; так, например, сделали организаторы лионского банкета 1822 года. Кроме того, пришедшие должны были следить за своим внешним видом; нам удалось найти гневное протестующее письмо депутата от Монтобана, графа де Прессака, в честь которого избиратели устроили банкет весной 1830 года. Дело в том, что одна ультрароялистская тулузская газета осмелилась утверждать, что оратор и часть гостей к концу праздника остались в одних рубашках и, по-видимому, собирались пуститься во все тяжкие. Наконец, не могло быть и речи о присутствии женщин на банкете.
Банкет в честь Россини 16 ноября 1823 года, в котором приняли участие сто семьдесят подписчиков, представляет собой исключение только по видимости. В большой зале «Теленка-сосунка» «г-н Россини сидел между мадемуазель Марс и госпожой Паста. Напротив героя праздника помещался г-н Лесюёр; справа от него сидела г-жа Россини, а слева — мадемуазель Жорж. Затем располагались г-жи Грассини, Чинти и Демери». Иначе говоря, все присутствовавшие дамы были либо певицы, либо актрисы, то есть женщины, которые постоянно выступали на публике и которых никому бы не пришло в голову причислять к женщинам порядочным. Во Франции в это время, как показала Анна Мартен-Фюжье, Церковь по-прежнему считала актрис грешницами, не сильно отличающимися от публичных женщин, и отказывала им в церковном погребении. Какой бы славой они ни пользовались и какими бы талантами ни блистали, в хорошем обществе они приняты не были и общаться с порядочными женщинами права не имели. Таким образом, их присутствие на банкете в честь Россини не доказывает ничего иного, кроме исключительности артистического мира, где границы между мужским и женским были несколько смазаны. В обычной жизни женщины на банкет не допускались, поскольку и буржуазия, и аристократия ограничивали сферу действия женщин исключительно домашним кругом; публичное же пространство и публичные дебаты считались делом сугубо мужским. Впрочем, и сами трапезы после Революции приобрели по преимуществу мужской характер; известно, например, что Гримо де Ла Реньер не поощрял присутствия женщин на устраиваемых им гастрономических обедах
