Итак, праздники, которые с легкостью выходят за рамки частной жизни, — те, которые нарушают личный, традиционный жизненный ритм, те, которые прославляют некое событие. Мы уже видели, какое большое значение имеют годовщины: 12 марта в Бордо, 6 июля в Гренобле. Прибавим сюда и сами события, в тех случаях, когда их можно предвидеть и к ним можно подготовиться: так, полное освобождение французской территории от иностранных войск, последние части которых покинули пограничные департаменты 30 ноября 1818 года, было отмечено патриотическими праздниками, причем либералы в эту пору тем более охотно изъявляли свой энтузиазм, что хорошо знали о тревогах ультрароялистов, опасавшихся ухода союзников из Франции. Самый блистательный из этих праздников был устроен герцогом де Ларошфуко-Лианкуром, а Беранже по этому случаю сочинил одну из самых знаменитых своих песен, «Священный союз народов». Однако это торжество было не единственным: Бенжамен Констан упоминает состоявшийся в Париже «патриотический обед, в котором сотня избирателей 18‐й секции торжественно отметили <…> уход чужестранцев и освобождение Франции»[122]. В Осонне, как и во многих других городах департамента Кот-д’Ор, было создано общество для «чествования с помощью банкетов освобождения родины», и к этому празднованию привлекли местный гарнизон. «Залу, предназначенную для танцев, драпировали с большим вкусом; бюст короля поместился между флагами разных воинских подразделений и знаменами национальной гвардии, а девизы на стенах прославляли союз между осонцами и гарнизоном и подтверждали общность их чувств»[123]. В Экс-ан-Провансе «день, когда родная земля получила свободу» был отпразднован гражданским банкетом, который «в течение нескольких дней считалось хорошим тоном чернить», на котором «произнесли тосты за родину, чей праздник собравшиеся отмечали, за короля и Хартию, которые для нас связаны неразрывно, за единство детей Франции»[124]. Другое событие, легко прогнозируемое и способное вызвать всеобщее ликование, — приезд в город человека королевской фамилии. Людовик XVIII, грузный подагрик, давно отвыкший ездить верхом, никогда не покидал столицу. Однако его брат граф д’Артуа, его племянники и племянницы (прежде всего герцог и герцогиня Ангулемская, но также герцог Беррийский и его молодая супруга) путешествовали очень много. Во всех городах, где они останавливались, начальство считало своим долгом устроить в их честь банкет — разумеется, за счет местных налогоплательщиков; предполагалось, что ответом на теплый прием станет благосклонное отношение королевской власти к муниципальным элитам и даже ко всему городу. Когда граф д’Артуа приехал в Марсель в октябре 1814 года, большая часть тамошнего населения встретила его с энтузиазмом, и он был роскошно принят муниципалитетом, устроившим в его честь целых два банкета. Задние мысли марсельской элиты, надеявшейся возвратить себе те таможенные привилегии, которыми город пользовался при Старом порядке, выразились по такому случае в форме, с нашей точки зрения довольно странной: местный поэт, выказав чудеса ловкости, ухитрился вставить во все куплеты песни, исполнявшейся на банкете, слово «вольность», имея в виду, конечно, освобождение от уплаты таможенных пошлин
