А студенты будут жечь меня ненавидящими взглядами, нервозно перебирая исписанные заметками листочки, по-солдатски старательно талдычить мне, что Белинский поначалу некритически воспринял идею Гегеля о разумности всего действительного, но потом образумился и стал на революционно-демократический путь, хотя революционером-демократом он все же еще не был.
Я выслушаю порцию рассуждений о Белинском и о Чернышевском, загляну на кафедру и услышу: с одной стороны, идет устрожение, и надо нам держать ухо востро и не распускать языки, но, с другой стороны... «Только ти-ше,— приглушенно скажут мне,— ти-и-ише, но, кажется, здравый смысл берет верх, даже самого Баранова поприжали, выводят из политбюро...» Еще скажут что-нибудь о негласных особых правилах приема экзаменов у студентов из капиталистических стран: да, конечно, поблажек им делать не следует, но, с другой стороны... они же платят ва-лю-той, а валюта государству необходима.
И я еду домой, домой...
Так и живем мы с Васей: двое мужчин, с полуслова способных друг друга понять.
— Вы о чем же-с,— это барин вошел.— Звали-с? А я, смею доложить вам, не без умысла вас покидал-с, поелику знаю я, изволите вы поспешать, а затруднение в выборе вами, я полагаю, нечаянно. Однако же сказывал мне камердинер мой, что видеть меня вам желательно, и что выбор вы сделали. Какой же из красавиц моих оказали вы предпочтение-с?
— Ик,— икнул неожиданно Боря.
— Водицы рекомендую вам выпить,— строго барин сказал. Он менялся с каждым мгновением, становился он суше, тон его речи неуловимо, но внятно давал понять Боре, что пора и кончать.— Катя, Лизонька, ну-ка, воды его благородию!
Обе тотчас же скользнули к столу: Катя из прозрачного — хрусталь, настоящий хрусталь! — графина бережно налила в стакан, Лиза стакан на подносике Кате передала, та подплыла к графу-слесарю, поклонилась русой головкой.
— Ик,— икнул Боря. Стакан захватил, выпил залпом, давясь, стыдливо отвернувшись от девушки, и тем же жестом, которым отдавал перчатки пугающему камердинеру, не глядя, поставил стакан. И зазвенело стекло, а то даже хрусталь, вероятно, потому что кто их там знает, бар московских XVIII столетия, из чего у них питьевая посуда была сработана. Но факт тот, что: за-зве-не-ло стекло-хрусталь. Обернулся: осколки на вощеном паркете сверкают, а Катя...
Катя, правда, успела подставить поднос, но рука ее дрогнула, поднос-то и выскользнул. Да и — дзззинь! — зазвенев, подносик брякнулся на паркет, только брызги посыпались. И поднос дорогой, и стакан. Глупо — ик! А барин в зеленом скривился:
