Бежит Динара, считает веселые залпы.
Магазин «Подарки»: двадцать второй залп.
Магазин «Галстуки»...
По дворику пробежать: двадцать третий...
Сережа знает, что бегу к нему. Дверь, наверное, приоткрыл, хоть это строжайше запрещено.
Двадцать четвертый залп...
— Сереженька, милый, я так спешила! Знаешь, я загада...
И вдруг: двад-цать пя-тый...
Сережа:
— Что это?
И тотчас же телефон визгливо звонит.
Сергей берет свою гостью за руку, тащит в глубь комнаты. Свободной рукой снимает телефонную трубку. Слушает. Торопливо записывает в журнал.
— Не мог же я ошибиться: двадцать пять было залпов. А тут еще...
— Осквернение? И, конечно, по вашей части, политика?
— «Анархия — мать порядка», как тебе нравится, а?
— Написали? На ком же это?
— У метро «Кропоткинская» кто стоит? «Происхождение семьи, частной собственности...»
— «...и государства». Слышала. Фабрикантом его наши труженики называют. Энгельс, так? На нем написали?
— Ага.
— А почему же все-таки двадцать пять было залпов, Сереженька?
— Ох, дорогая, не знаю; только чувствую, и тут неладное что-то творится.
Так и закончился праздник и у нас, в УМЭ нашем; и у гуру Вонави; и в конспиративной квартире, в КОН, что в Столешниковом переулке запрятана.
Дружба Яши (Тутанхамон) и Бори (граф Сен-Жермен) прошла несколько фаз.
Познакомились они у меня: я менял двигатель «Жигулей», потом мы пили, втроем: обмывали новый мотор. Яша и Боря воспринимали друг друга враждебно, царапали друг друга колючими взглядами: ревновали, что ли? Скорее же всего рознь их носила характер идейной борьбы: уж так повелось на Руси, что, где двое сойдутся, там идейная борьба начинается, философская рознь.
В те поры Боря был крайним материалистом. Неустанно манил его образ какого-то собирательного секретаря райкома (до обкома бедняга не мог подняться даже мысленным взором; тут уже начинался Олимп, для него недоступный). «Они же все могут! — то ли стонал, что ли рыком рычал Борис.— Все, все-е-е!» Он рассказывал мне об оргиях партийной верхушки, отголоски которых иногда доносились до его черной, измазюканной отходами масел ямы: под видом морских учений устроили себе развеселую морскую прогулку на таинственном, особо засекреченном крейсере. Я был не в силах разубедить Борю в тотальном могуществе секретарей райкомов, носящихся по волнам морей на таинственном, подобном Летучему Голландцу, атомном крейсере с бабами, безобразно надравшихся и, должно быть, пьяно рыгающих и визжащих. Не мог в этом преуспеть и Яша, бывший, говоря весьма относительно, крайним идеалистом. Боря слушал нас, недоверчиво хмурился и в ответ сбивчиво повествовал о новых и новых похождениях никогда не унывавшего партактива.
