— Нет! — как ножом отрезал дядюшка, бережно приподнимая Локи. — Никуда ты пока не пойдёшь. Хочешь спросить почему? Ну, видишь ли, порой в разведке напарник только помеха. Опять же совершенно неизвестно, сколько часов или дней займёт выяснение всех обстоятельств, произошедшего инцидента. Да и кто скажи на милость, присмотрит за беспомощным волком, требующим постоянной заботы, если мы с тобой вместе, покинем плато? Тем более на неопределённое время?
— Да, рыжего бросать одного никак нельзя, — слегка сникнув под грузом приведённых доводов, признала я, между делом решительно отстраняя низкорослого дядюшку и самостоятельно взяв Локи на руки, будто ребёнка. Волк мог быть тяжёлым для кого угодно, но не для меня, обладавшей, несмотря на юный возраст и стройную, худощавую фигуру, большой физической силой, доставшейся по наследству от отца и вдобавок удвоенной безжалостными тренировками, под чутким дядюшкиным руководством.
Войдя в пакгауз, я пошла длинным коридором в самый его конец, где располагались дядюшкины апартаменты. А он сам, ужом юркнул в первую от входа дверь, за которой находились основные механизмы моста, и немедленно привёл в действие подъём, ничуть не желая проникновения на плато, незваных гостей.
Когда он появился, я уже разместила Локи в большей из двух его комнат: продолговатой гостиной, обставленной самой необходимой мебелью, устланной толстым, мягким ковром и имевшей камин, бездействующий по причине летнего времени. С собой дядюшка принёс в пузатой, зелёной бутылке, специальную жидкость для промывания ран, а так же заживляющий бальзам и кусок чистого, белого полотна.
— Порви ткань на полоски, — попросил он, а сам, присев на корточки, принялся за более детальный осмотр повреждений, полученных рыжим пациентом.
Вскоре выпрямившись, он сообщил окончательные выводы, обрадовавшие уже тем, что обе раны чистые, без гноя и грязи, а рассеченную шею совсем не обязательно зашивать. Потом дядюшка сделал тампон, из поданной мной полоски, обильно смочил его жидкостью, содержащейся в бутылке и принялся сначала за обработку резаной раны. Локи, внезапно почувствовав жгучую боль, пришёл в сознание, и, заскулив, попытался вскочить. Но я была наготове, приструнив волка строгим окриком:
— Замри, глупец! Замри!
После чего принялась успокаивающе поглаживать его по морде, шепча уже ласковые, нежные слова.
Локи, привыкнув нам доверять буквально во всём, послушно утих, однако когда боль становилась нестерпимой, непроизвольно скалил клыки и тихонько рычал.
