— Кто здесь Алекс Стальная Лоза с Западной Границы?
— Что стряслось, дурень? — интересуюсь внешне безразлично.
— Несчастье, господин, — хрипит усталый гонец. — Вчера в харчевне «Синяк и Корона» наглой смертью помер ваш старый друг, Маленький Джон. Это на окраине Гоп-Стоп Городка.
— Как он погиб? — я уж было, вскочил на ноги с мыслью о лютой смерти его врагам, а приятели и просто знакомые, демонстрируя готовность помочь, зазвякали оружием. — Говори, несчастный!
— Э-э, господин, простите, но ваш друг, здорово упившись, подавился костью, что и послужило причиной смерти. Похоронили его там же, на местном кладбище…
Потрясенный, я дал парню три серебряных луны, хотя хватило бы и одной, и медленно осел на стол.
— Джон, скотина, — рыдала моя душа, — ты уцелел во всех пограничных стычках, а погиб такой дурной, бесславной смертью. Боже Правый! Джон! Джон…
Короче говоря, госпожа, я с горя закатил в тот вечер такие поминки по Джону, что даже хозяин кафе и его два долболома-сына, не говоря уже о посетителях, едва стояли на ногах, а из моих тридцати дублонов не осталось ни шиша. И тут, представьте себе, госпожа, под занавес этого бедлама, как раз после моей самой пламенной, проникновенной речи в честь безвременно усопшего друга, в двери кафе вламывается старина Джон. Безвременно усопший. Он подмигивает мне и с легкой укоризной говорит:
— Эко же ты, брат, нализался. Вот что значит оставлять тебя надолго одного без присмотра. Нехорошо!
Эльфийка паскудно захихикала.
— И что дальше?
— Хм, а дальше, то есть утром, эта скотина мне простодушно объяснила, что ему, дескать, захотелось немножко пошутить! Представляете? Ох, и зол же я был на Джона, дня два не разговаривал.
Уже вечерело, когда мы подъехали к некогда добротному дому из красного кирпича под изувеченной ветрами черепичной крышей. Часть забора отсутствовала вообще, а то, что еще оставалось, пребывало в плачевном состоянии. Хозяйственные постройки выглядели даже более жалко: часть опасно покосилась, другая вообще развалилась. Когда-то крытые соломой и дранкой, они теперь не могли похвастаться ни тем, ни другим.
— Заночуем здесь? — преждевременно обрадовалась Арнувиэль. — Все же какой-никакой дом, укрытие и от ветра, и от недругов.
— Помолчите! — я приложил палец к губам, после чего томительную минуту прислушивался и принюхивался. Ошибки быть не могло. На ферме нечисто и очень сильно нечисто!
— Мы уезжаем, госпожа, — затем бесповоротно я высказал свое решение. — Ночью здесь людям делать нечего. Разве что у них хроническая бессонница и вдобавок тяга к самоубийственным приключениям.
