Усадив Арнувиэль на Иль-Чару, я обернулся к Джону. Мой лучший друг, известный весельчак и сорвиголова, сейчас был необычайно серьезен. Ладонь няни в его огромной ручище утопала, словно камешек в море. И вообще, нянюшка рядом с ним казалась маленькой, испуганной девочкой. Впрочем, недоверия великан у нее не вызывал, но все одно глаз с меня она не сводила.
— Нянюшка! — я ласково высвободил ее холодную ладошку и прижал к сердцу. Из глаз капнули две горячие слезы, они попали на бледную кожу, и няня вздрогнула. С величайшей бережностью я прижал её к себе и долго не отпускал.
— Братишка, — не вытерпев, поторопил Джон. — Пора сматывать удочки. Не то твоя ведьма оклемается да задаст нам жару.
— Ты прав, Малыш, поехали.
Посадив няню впереди себя, я легонько пришпорил заупрямившегося Дублона. Мой конь был большой умник и хорошо понял, кого везет на себе… Джон ехал первый, за ним, словно окаменевшая, эльфийка, мы с няней замыкали процессию. Она, моя нянюшка Элиза, казалось, ожидала, что нас вот-вот остановят и ее опять отправят на муки в замок. Бедняжка до того сжалась в комок, что у меня буквально разрывалось сердце.
— Все будет хорошо, — попытался я опять ее успокоить, — никто больше не посмеет обидеть тебя. Слово даю, нянюшка. Никто и никогда…
Как бы то ни было; но мы действительно беспрепятственно спустились вниз, и очень скоро могучие стволы лонширских дубов встали надежной стеной, прикрывавшей от коварства миледи могильной ведьмы. Отсюда очень хорошо стали видны вдруг появившиеся над башнями новые стяги: кровавого цвета с черной розой, оплетенной императорской коброй. Тяжело вздохнув, я отвернулся… И опять в зеленых, кипящих зеленью кронах раздался шелестящий шепот:
— Хозяин! Хвала Создателю, целый и невредимый! Не покидай нас, хозяин. Не покидай Лоншир…
Брови Маленького Джона поползли вверх, но он промолчал, ибо давно привык к тому, что меня всегда окружали, мягко говоря, странные вещи и события. Поравнявшись с ним, я не слишком любезным тоном осведомился:
— Проклятье, Джон, каким образом ты очутился здесь? Я-то думал, ты еще дома, в своих Красных Каньонах, а ты вот так, запросто появляешься в Лоншире.
— Ты не рад? — Джон лукаво подмигнул мне и вновь стал похож на того беззаботного балбеса, каким я его всегда знал. — Знаешь, провались они, эти Красные Каньоны. Вот они где у меня, — он провел ребром ладони по горлу. — Видишь ли, мой больной батюшка, решивший было помирать, к моему приезду совершенно выздоровел. Родные же братцы, собравшиеся делить наследство, повесили носы. Доволен, на верное, остался я один, потому что все одно ни на что не претендовал. Да и что может получить самый младший, десятый сын в семье? Ну, разве что дырку от бублика или издыхающую старую козу. Словом, все бы ничего, да моя маманя вдруг надумала женить младшенького на соседской девушке, едва-едва доросшей до совершеннолетия. «Матушка, милая, — сотню раз говорил я ей, — не упоминай ты больше об этой сопливой Грэте. Она еще, поди, в куклы играет да сказки слушает, разинув рот: Знать не хочу про нее!» А маманя губы подожмет, подбородок вздернет и давай нотации читать да агитировать за прелести семейной жизни: И чего я от нее ни наслушался: мол, и непутевый, и легкомысленный, и что пора, мол, остепениться.
