Без четверти пять я наконец поднялась со стула, сложила все бумаги насколько можно аккуратнее и направилась к Гейдриху в офис. Его адъютант как всегда сидел за столом и что-то писал. Я изобразила виноватую улыбку, как только он поднял на меня глаза.
— Простите, что сегодня так много документации, — проговорила я почти шёпотом, потому что обергруппенфюрер не любил никакого постороннего шума в своей приёмной, включая разговоры между своим собственным адъютантом и агентами. Он говорил, что мы отвлекаем его от работы. — Я не могла оставить рабочего места, чтобы принести их раньше, ждала сигнала от англичан.
Адъютант Гейдриха не сдержал обречённого стона, забирая у меня бумаги, и покачал головой.
— Он явно не обрадуется.
— Я знаю. Мне правда очень жаль. Я положила самые важные сверху, как он и просил. Он хотел их первыми увидеть.
Он прошёл к двери, ведущей в кабинет своего шефа, и я шепнула ему вслед, прежде чем он успел её открыть:
— Я подожду здесь, если ему нужно будет что-то обьяснить касательно расшифровок.
Он кивнул и исчез за дверью. Я наконец-то осталась одна. Я подождала несколько секунд, прислушиваясь к голосам за дверью, чтобы убедиться, что Гейдрих не был занят и не отослал своего адъютанта назад в приёмную. Как только я услышала их разговор, я бросилась к столу, где адъютант хранил все документы, и осторожно открыла верхний ящик. В течение последних нескольких дней я лазила между его бумагами в короткие тридцати секундные интервалы, пока он ходил к Гейдриху передать мои доклады. Я уже знала, где он хранит ежедневник.
Всё ещё внимательно слушая голоса в кабинете и молясь всем богам, чтобы никто больше не зашёл в приёмную с докладом, я открыла ежедневник и едва подавила отчаянный вздох. Не было ни единого шанса, что я могла скопировать такое количество дат и мест в течение каких-то пары минут. Я судорожно заставила себя думать; второй такой возможности мне не представится.
Я быстро прикинула, что февраль и март скорее всего отпадали, потому как группенфюреру Кальтенбруннеру явно потребуется больше времени, чтобы обстоятельно всё продумать и спланировать. Значит, апрель и май. Я вынула заранее заготовленный листок бумаги из кармана и мысленно поздравила себя с тем, что окончила курсы стенографии с отличием в школе для SS-Helferinnen. Гейдрих что-то раздражённо рыкнул на адъютанта за закрытой дверью кабинета. Я могла только надеяться, что он его не отпустил. Под столом Гейдриха был толстый ковёр, и первых трёх шагов адъютанта я бы не услышала, но вот потом ему нужно будет сделать одиннадцать громких по паркетному полу, что даст мне ровно четыре секунды, чтобы убрать ежедневник обратно в стол, задвинуть ящик и отойти от стола. Но шагов пока не было.
