С этими словами доктор Кальтенбруннер вынул свой пистолет из кобуры, наставил на меня и щёлкнул предохранителем. Я застыла, боясь и глазом моргнуть, в то время как Адам дёрнулся вперёд на своём стуле, насколько позволяли наручники.
— Нет, пожалуйста!
— Ага. Значит, я всё же был прав. — Лидер австрийских СС рассмеялся и убрал оружие обратно в кобуру. — Не бойся, я бы ничего ей не сделал. Она — мой очень близкий друг, и случись чего с ней, я бы очень расстроился.
«Так бы и расстроился?» Подумала я. «Вот уже второй раз за день приставляешь мне смертельное оружие к голове, и сей факт что-то очень сильно заставляет меня ставить под сомнение это твоё последнее утверждение!»
— Но ты только что показал мне, хоть и ненарочно, что случись чего с ней, ты бы тоже расстроился, верно?
Он смотрел на Адама не мигая, и мне совсем не нравилось, к чему он всё это вёл. Адам по-прежнему молчал, поэтому доктор Кальтенбруннер поднялся со стула и обошёл мой.
— Я думаю, что знаю истинную причину, зачем ты вернулся в Германию. Хочешь, поделюсь с тобой своими догадками? — снова спросил его группенфюрер Кальтенбруннер. Адам опять ничего не ответил, и он продолжил, — Я думаю, ты вернулся из-за неё.
Он опустил руки мне на плечи. Адам сдвинул брови.
— Я думаю, ты вернулся, потому что не мог оставаться вдали от неё. Вся твоя национальная гордость и желание помочь твоему народу — я на это не покупаюсь, уж извини. Она — главная причина, почему ты здесь. — Он слегка сжал мои плечи и заставил меня отслониться на спинку стула. — По правде говоря, я даже подозреваю, что у тебя к ней вполне серьёзные чувства.
Адам сглотнул, но промолчал.
— Ты можешь ничего и не говорить. Я очень хороший психолог и довольно неплохо читаю людей. Приходится, будучи шефом гестапо, понимаешь? — Группенфюрер рассмеялся. — И знаешь что? Я тебя не виню. Она очень, очень красивая девушка. Как можно в неё не влюбиться?
Он опустил руки к моему кителю и начал неспешно его расстёгивать.
— Но вот в чем твоя проблема, дружок. — Адам хмурился всё сильнее, пока доктор Кальтенбруннер снимал с меня форму и вскоре принялся расстёгивать верхние пуговицы на моей блузке. — Ты еврей. А она — арийка. Ты никогда не сможешь быть с ней. Это противозаконно даже.
Лидер австрийских СС опустил подбородок мне на плечо, прижимаясь щекой к моей и обнял меня сзади за талию, улыбаясь Адаму.
— А вот я могу.
Я наконец поняла, что он задумал, и как именно он собирался заставить Адама заговорить — использовать меня как приманку. Я могла только надеяться, что Адам не сломается.
