— Он виновен в смерти моего брата.
— Это уже куда более серьёзно, чем я думал. — Он больше не улыбался. Вместо этого он положил руку поверх моей и слегка сжал её. — Я вам искренне сочувствую, фрау Фридманн. Пожалуйста, примите мои соболезнования.
Я кивнула.
— Спасибо, герр группенфюрер.
— Это был брат, с которым я встретил вас в Париже?
— Да. Он был моим единственным братом. У меня никого кроме него нет.
— Я понимаю. Мне правда очень жаль.
— Благодарю вас, герр группенфюрер.
Он так и не отпустил моей руки, и мне по правде говоря было приятно чувствовать эту невысказанную поддержку. Мне вдруг захотелось, чтобы на нас обоих не было перчаток, чтобы я могла чувствовать тепло его руки на своей.
— Так что именно произошло?
— Произошло то, что Гейдрих отказался перевести Норберта с должности надзирателя в Аушвице обратно в вооружённые СС на восточный фронт. Мой брат никогда не был трусом, герр группенфюрер, он любил свою страну и готов был за неё сражаться. Все его командиры рассыпались в похвалах его храбрости после осады Варшавы…понимаете, он был рождён солдатом, а не тюремщиком. Его воротило от этого места, и я там была и понимаю почему. Отвратительно, низко и чудовищно то, что там делают с людьми, и он не хотел становиться частью этой машины массового убийства. Он готов был сражаться с настоящими врагами, но никак не мучить невинных людей безо всякой на то причины.
Я заставила себя прервать свою возмущённую речь, потому что вдруг вспомнила, что говорила не со своим мужем, который был очень против политики партии в отношении «еврейского вопроса,» а с человеком, который скорее всего эту политику поддерживал. Я бросила короткий взгляд на доктора Кальтенбруннера, но ничего не могла сказать по его совершенно непроницаемому выражению лица. Я решила продолжить.
— Согласно официальной версии, которую нам пытались скормить, Норберт «случайно» выстрелил в себя, пока чистил служебное оружие. Но как можно «случайно» выстрелить себе в висок? Я знаю, что он просто не выдержал и…свёл счёты с жизнью.
Я собрала все силы, чтобы не расплакаться после этих слов, хоть и в груди всё пребольно жгло.
— Гейдрих мог бы его спасти, если только захотел. Всё, что от него требовалось, так это поставить одну единственную подпись на приказ о переводе, и мой брат остался бы в живых. Я умоляла его помочь мне, я говорила, что всё готова сделать, но он всё равно мне отказал. Не потому что это было не в его власти, а просто потому, что не захотел. Вот поэтому я и хочу его смерти, герр группенфюрер. Он это заслужил.
