Всякое восприятие есть «работа» сознания с сущим. Само чистое время, будучи достоянием сознания в частной субъектности, не иллюзорно. Но иллюзорна его образная фактура при любой степени её адекватности.
Мы можем, исходя из наиболее универсальных и абстрактных посылок, сознавать в рефлексии на чистое сознание, что оно есть. А в акте возможного умозрения «такого рода» субъектом его констатировать присутствие в его образном оформлении модуса линейности. Но в ретроспективе прошлого и в будущем вопрос о линейности времени лишён смысла.
Осознаваемое в качестве ноумена чистое время участвует и в формировании фактуры частного осознания «такого рода» субъекта. И это не вещь в себе. Как таковое оно выражается в полноте своего онтологического статуса. Всякая же «образность» есть факт феноменологического представления ноумена. Но невозможно рассуждать о ноумене, не опустив его в феноменологию образности.
Выше мы писали о том, что прошлое есть манифестация Хаоса, но не Хаос. Здесь есть двойственность. Прошлое в определении онтологического статуса потенцирования неоднородности прошлого «вот сейчас» есть значимая презентация Хаоса. В осознании субъекта бесконечная протяжённость временного континуума растворяется в Хаосе. Но Хаос первичнее, и можно утверждать, что именно Хаос порождает свойство бесконечной протяжённости. И в этом состоит наследование временным континуумом бесконечной протяжённости.
И Хаос, и Ничто полагаются «после» бесконечной протяжённости. Но в позиционировании себя Эоном всё находящееся за пределами временного континуума есть Ничто во всех смыслах. Ведь Эон следует в себе только наличным законам, в которых осуществляется инерция Космоса в «этом» Логосе. Эон собою (в себе) не опознаёт в онтологическом статусе ни Хаос, ни Ничто.
Итак, бесконечная протяжённость присуща временному континууму, но не Хаосу или Ничто.
Мы, разумеется, обязаны отдать должное нашим предшественникам, и мы не можем игнорировать факт причастности феноменологической данности ноумену. При всей же строгости феноменологической концепции, в ней есть один изъян. Дело в том, что ноумен априори императивно дан вне проблемы какой-либо своей интерпретации. Он — «вот он». И никак иначе! И как таковой он «оформлен» в сознании. Принцип же этой оформленности определяется самим ноуменом и тем самым выражает факт «вырожденной» феноменологии. Мы можем изгаляться над ноуменом как угодно, вплоть до приписывания ему тождественности в феноменологическом выявлении в приемлемом для нас формате, но этим может только быть поставлен вопрос о том, какое отношение вообще может иметь такая причастность феноменологии к ноумену.
