Марфа Кузьминична рассказывала потом нам, что говорил Б. Л. Последние слова: «Что-то я глохну. И туман какой-то перед глазами. Но ведь это пройдет? Не забудьте завтра открыть окно». «Теперь я не буду с вами спорить. И валокордин буду принимать». Б. Л. очень хвалил Леню — «редкий и несовременный» и «ее». «Забудет ли она меня? И будет ли счастлива без меня?» И сам — «Нет, нет». «Сделайте что-нибудь мне, Марфа Кузьминична, я так хочу жить. Вы не торопитесь, сядьте, подумайте и сделайте, как в прошлый раз вы мне делали».
Однажды Марфа Кузьминична сказала ему: «Что-то я ваших произведений не читала. Только несколько стихотворений». «И не надо, не читайте. Это все ерунда. У меня есть другие, не напечатанные здесь». «Что мне сделать для вас? — спросил Б. Л. у нее после того, как прошел очень сильный приступ. — Я не могу броситься вам в объятия, упасть перед вами на колени — вы же видите, что не могу. Я уже почувствовал дыхание того мира, а вы меня вернули. Когда я поправлюсь, я не буду писать ни о политике, ни об искусстве. Я напишу о вашем труде сестер. О да, вы труженицы. В мире так много в запутанности, всякая деятельность так осложнена и затруднена, а здесь она так открыто благородна, так неподдельна и бескорыстна. Вот об этом я буду писать». «Марфа Кузьминична, вас, наверное, не баловала жизнь. Но у вас доброе сердце, и вы такая властная, честолюбивая, вы все можете сделать, если захотите. О, если бы вы «ее» узнали, вы не стали бы меня осуждать». «У меня двойная жизнь. Была ли у вас когда-нибудь двойная жизнь?»
«Ничего, лет пять пошумят и признают». «О Марфа Кузьминична, вы не знаете, у меня есть такие окольные пути, есть друзья, люди, которые все могут для меня сделать, озолотить». — «Да зачем вам золото, Б. Л.? Вы сами золото, поправитесь и никакого золота не надо». — «Да, да, вы меня поняли».
«Разве можно вулкан залить глотком воды?» В последний день перед последним переливанием крови сказал, глядя на приготовления: «Вы похожи на тибетских лам у жертвенников».
«Болезнь сделала меня безразличным. Я вам даже улыбнуться не могу».
Утром меня разбудил звонок, и голос ныне покойного В. Бугаевского произнес только одну фразу: «Когда это случилось?» А я, делая вид, что не понимаю, переспросила: «Инфаркт? Восьмого». «Да нет же, сейчас в Гослит звонил Голосовкер из Дома творчества, сказал, что Б. Л. сегодня в половине 12 ночи умер».
Был уже десятый час утра. Я бегала в одной рубашке по квартире и не знала, что делать. Как будто сейчас можно было что-то делать! Пришла Аля Эфрон. Она тоже всегда считала, что в таких случаях надо что-то делать — только не сидеть на месте.
