— Ну наконец-то. Я уж подумал, вы оглохли. Или Раздор ляпнул очередную ошибку… Меня слышно?
— Вы кто? Что вам надо?
— Все вы одинаковые. Вечно одни и те же вопросы. А ответы вам не нравятся никогда. — Незваный гость досадливо крякнул. — Без меня тут, конечно, не обошлось… Но ничего не поделаешь. Слишком много уже ошибок. Незачем совершать еще одну. — Третий стук, на сей раз — у меня над головой. — Цельное дерево. Отличная работа. У вас, небось, деньги водились. Впрочем, будьте покойны — мы вас скоро достанем.
И первый гвоздь со скрипом подался прочь из гробовых досок.
Я услышал глухой грохот — крышку оторвали от гроба, ощутил тихую осыпь земли на грудь, уловил далекий стук — крышку выкинули из могилы на траву. Я открыл глаза и уставился строго перед собой, но поначалу было слишком темно и ничего отчетливо не видно. (Если вам когда-нибудь доведется идти мимо открытой могилы, не бойтесь: труп в земле нервничает не меньше вашего. Не ждите, что он выскочит и начнет вопить — не начнет; ну или если только вам не повезет.) Наконец я разглядел призрачную тень на сером фоне, она увеличивалась, пока не затмила собою все. Когда гость заговорил, голос у него оказался громче, ближе и нервировал сильнее:
— Обожаю этот запах. — Он глубоко вдохнул. — Так, где у вас голова?
Не успел я ответить, как две скелетные руки ощупали мне грудь, нашарили шею, а затем вцепились мне в щеки. Мгновение спустя чужой рот прижался к моему, из-за чего у меня на сухих губах зародилось колкое тепло; трескучее щекотное ощущение пыхнуло по всему телу фейерверком. Оно усиливалось, пока не заполнило меня целиком, восстанавливая и очерчивая заново физическую форму, которой я предоставил истлевать. Вены напитались новой кровью, старые кости вытянулись и отвердели, мышцы напружинились жизнью, будто сработавшие капканы. Мое возвращенное к жизни кожное облачение оказалось холодным, нагим и дрожащим от свежих впечатлений.
Таким стал самый бодрящий миг моей смерти.
Незнакомец медленно оторвался от моего лица и выбрался из могилы. Я все еще слышал запах его трупной кожи, вкус его гнилостного дыхания, ощущал его теплые, как требуха, губы; глаза привыкали к темноте, и я отчетливее разглядел его самого. Он нависал над высокими стенами могилы, словно маяк на утесе. Голова у него была похожа на громадную лимскую фасолину с волосами по бокам. Два рачьих черных глаза глядели из пещеристых пазух черепа. Кожа лица и рук бледная — казалось, она мерцала, как ракетный выхлоп во мраке, то сливаясь с окружающим пространством, то ярко отсвечивая против ночного неба. Над ним сквозь шелестевшие листья каштана сверкало жизнью с десяток белых звезд.
