Это наглядная демонстрация читателю или зрителю масштабов обозреваемой «многосерийной» реальности, «не знающей краев» – ни в историческом, ни в географическом, ни в социальном плане, включающей в себя множество разноуровневых ассамбляжей, то частично пересекающихся между собой, то включенных друг в друга или конфронтирующих между собой. Чем шире веер разбегающихся серий, чем заметнее схождение разноформатных ассамбляжей, чем демонстративнее возникающие «разрывы» в непрерывном «потоке» плюралистического содержания, – тем более значительным предстает «горизонт ожиданий» читателей и зрителей произведений большой формы, тем обоснованней кажется жанровая специфика большой формы как множественного и гетерогенного воплощения соответствующего «большого содержания», тем убедительнее «сборка» целого из разнородных компонентов.
Вслед за аморфностью и текучестью целого (произведения большой формы, репрезентирующего себя как «поток» событий, образов, идей) начинает осознаваться текучесть и отдельных элементов целого. При заведомой неопределенности (или даже отсутствии – в привычном смысле) сюжета (текущая повседневность не может быть сюжетом, но только «бытовым фоном» сюжетики) – зыбкой становится вся условная сюжетная ткань произведения. Неопределенно-изменчивыми оказываются отдельные ситуации, плавно перетекающие одна в другую, – нередко без какой-либо мотивации и причинности. Тем самым изображаемые многообразные обстоятельства, в которых действуют различные персонажи произведения, предстают неуловимо-текучими и не могут нести никакой ответственности за повороты сюжета и поступки персонажей, которые диктуются скоплением случайностей и столкновением далеких событийных рядов. Это – «случайные встречи между независимыми сериями событий как источник статистической причинности» [111].
Столь же непредсказуемо-изменчивыми предстают характеры персонажей произведений большой формы. За время, охватываемое произведениями большой формы (оно может измеряться несколькими годами, десятилетием, несколькими десятилетиями), герои стареют, меняют облик, привычки, вкусы, социальные и психологические роли, маски, стили поведения, образ мыслей, мировоззрение, подчас даже имена и прозвища, – вплоть до полной неузнаваемости, – т.е. демонстрируют текучесть своей идентичности. Сошлюсь на примеры. Пьер Безухов, Андрей Болконский и Наташа Ростова в I – IV томах толстовской эпопеи «Война и мир»; д’Артаньян и его друзья в «Трех мушкетерах», в «Двадцати лет спустя» и особенно в последней части «Десяти лет спустя»; Эдмон Дантес в начале и граф Монте-Кристо в конце знаменитого романа А. Дюма – принципиально разные люди, характеры, действующие лица и функционально разные персонажи одних и тех же произведений большой формы.
