Большой формат: экранная культура в эпоху трансмедийности. Часть 1 | страница 103




Мадлен де Скюдери. Неизвестный художник. XVII век.


Галантные романы пользовались грандиозным успехом у публики, жаждущей жить в умозрительном наблюдении за развертыванием любовных историй прекрасных героев и героинь. И, возможно, именно XVII век можно считать тем периодом, когда романное творчество было поставлено на поток, стало адресоваться все более широкой читающей аудитории аристократов и буржуа, создавая слой воображаемой «второй реальности». Эта «вторая реальность» была готова сопровождать и пронизывать всю повседневность, где царствовала далеко не любовь, но нередко прямо противоположные чувства, алчность, прагматизм, категории социального престижа.

В XVIII веке наступает расцвет романа, нередко насчитывающего многие тома, о чем изящно высказывается Пушкин в «Графе Нулине»:

Пред ней открыт четвертый том
Сентиментального романа:
Любовь Элизы и Армана,
Иль переписка двух семей —
Роман классический, старинный,
Отменно длинный, длинный, длинный,
Нравоучительный и чинный,
Без романтических затей [141].

«История Томаса Джонса, найденыша», «Эмилия» и «История приключений Джозефа Эндрюса и его друга Абрахама Адамса» Генри Филдинга, «Памелла, или награжденная добродетель», «Кларисса, или История молодой леди», «История сэра Чарльза Грандисона» Сэмюэла Ричардсона… Писательство в эпоху Просвещения воспринималось в контексте понятия мышления, работы разума. А индивидуальное мышление длится до тех пор, пока существует мыслящий человек. И форма бесконечного романа весьма подходит для воплощения духовно-интеллектуальной жизни автора, родственной развивающемуся долгому повествованию.

В эпоху Ренессанса писательская склонность к обилию предуведомлений, предисловий, авторских отступлений, записок, аннотаций и прочих элементов, нарушающих иллюзию непосредственно развивающегося повествования, была связана во многом с индивидуалистическим пафосом творчества, с пересмотром самого понимания творческого процесса. Для эпохи же Просвещения аналогичное пристрастие к вариативному по форме открытому присутствию автора в романе связано отчасти с потребностью рационализировать процесс сочинительства, а отчасти – играть в рационализацию или ее осознанную отмену, постоянно общаясь с потенциальной аудиторией, как бы ведя мысленный диспут на темы творчества, нравственности, общества и человеческой природы в целом. Закрытая форма таким образом постоянно приоткрывается и закрывается вновь, теснее взаимодействуя с повседневной культурой своего времени.