Я пробормотал, что голова, мол, разболелась.
— Выходит, вы слабак… А сейчас что поделываете?
— Да так, с отчетом одним ковыряюсь…
— Это срочно?
— Как вам сказать… уже все сроки прошли.
— Ну ладно, тогда не стану вам мешать.
— Вы мне не мешаете, господин Глемба… Могу я вам чем-нибудь быть полезен?
— Наобещали друзья-товарищи отвезти меня всюду, куда только душе угодно, да можно ль на них положиться! А надо бы навестить кое-кого из приятелей, и если вы мне поспособствуете… Но я не хочу вас от дела отрывать. Как-нибудь да уладится. Чтоб им неладно было, этим трепачам безголовым!.. У каждого казенная машина, но ни один минуты свободной не выкроит…
— Не сомневайтесь, господин Глемба, я отвезу с удовольствием… Куда надо ехать?
— Сперва приезжайте сюда, а там я скажу.
У министерского заправилы дома оказалась одна дочка — очаровательная молодая женщина с младенцем на руках.
— До чего же пустым кажется этот огромный дом без людей, — такими словами встретил меня Глемба.
Лицо его было чуть помятым, но глаза блестели задором. Он явно чувствовал себя тут как дома, хотел было накормить меня завтраком, но я отказался, согласившись только на чашечку кофе.
— Ну, теперь в путь, — скомандовал Глемба, когда кофе был выпит.
Потом он так же, как и прежде, выхватил младенца из рук у матери и, громко чмокая, расцеловал его в обе щечки.
Я усмехнулся над самим собой, потому что помимо воли щелкнул каблуками, предупредительно распахивая дверцу машины перед Глембой, а он взгромоздился на сиденье с таким озабоченным видом и тяжелым вздохом, словно ему было не в диковинку, что перед ним вытягиваются в струнку и распахивают дверцу машины.
— Едем к Тони Гёрёгу, — заявил он. — Десять лет не видались. Сейчас поверните направо…
— Кто он — этот товарищ Гёрёг? — спросил я и, когда Глемба пояснил, что он посол, кивнул с таким видом, будто считал в порядке вещей ехать в гости к послу, который для нас просто «Тони». — И кем он вам доводится?
— Приятель, — буркнул Глемба и неодобрительно мотнул головой. — Сказано же вам было, чтоб на повороте включать холостой ход!
— Забыл, — попытался я оправдаться. — Привычка — вторая натура.
Я и раньше имел возможность подметить, что Глемба — чувствительной души человек, который очень легко поддается эмоциям и с трудом перестраивается. Вот и сейчас потребовалось какое-то время, чтобы улетучилась его мимолетная досада и он соизволил ответить на дважды заданный вопрос, кем ему приходится ответственный деятель здравоохранения.
