Я закурил. Руки мои тряслись. Люся плакала, что-то пыталась еще сказать, не могла, всхлипывала.
— Успокойся, Людмила, — произнесла мама, вставая с дивана и направляясь к двери. — Я сейчас уйду, а напоследок скажу одно: твое поведение, Валентин, оскорбительно. Для всех оскорбительно!
— Это еще почему? — вскинулся я. — Кого же я оскорбил?
— Всех оскорбил, — отрезала мама. — Жену оскорбил, дочь оскорбил… самого себя унизил… но это не все. Ты и мать свою оскорбил.
— Мама!
— Молчи. Я буду краткой. Вспомни: когда-то я хотела жить с вами. Ты не захотел. Пожелал отделиться. Тебе, видите ли, было т р у д н о со мной!.. Ну, ладно. А что теперь? Теперь ты хочешь жить в одной квартире с чужой безумной старухой! И это — не оскорбительно?!
— Мама!
— Не надо, сынок. Помолчи. Ты думаешь — тобой движут благородные порывы? — и мама вздохнула, посмотрела на меня с брезгливым упреком. — Пожалел, значит, одинокую старушку? Гуманист… Эх, Валя. Сам заврался — и нас заставляешь участвовать в этой комедии. Что ж получится — вы с ней будете жить, год жить, два года, десять… и все время будете ждать, когда бабуся загнется? Разве не так?
— Мама! У меня такого в мыслях не было! Я и не думал…
— Брось ты, пожалуйста «Не думал»… О таком не думают — такие вещи сами собой подразумеваются.
— Ох, мама…
— Короче, все это — пустая блажь, сынок. Не морочь голову ни себе, ни другим. Живи проще. Не старайся прыгнуть выше головы. Думай о своих близких. Если каждый человек будет о своих близких думать — вот и всем будет хорошо. А ты хочешь быть очень красивым и чистеньким за счет своей же семьи? Нет, Валечка… в рай ты все равно не попадешь.
— Почему? — растерялся я.
— Я в этом уверена, — жестоко сказала мама.
Люся тихонько всхлипывала.
Я долго не мог успокоиться.
Мама ушла.
Пришла Катя. Сели ужинать, но я не мог ничего есть. Машинально читал газету: война на Ближнем Востоке, конфликты в Индокитае, бои в Африке, холодная война, горячая война, бумажная война… Нет мира в мире, нет мира в семье… нет мира в душе человека. Я отбросил газету, отодвинул тарелку со щами.
— Пойду прогуляюсь, — сказал, вставая из-за стола. — Проветрюсь немного.
— Валюня, ты на меня сердишься? — жалобно прошептала жена.
— Нет, не сержусь.
— Екатерина Семеновна, конечно, наговорила лишнего…
— Нет, почему же. Все было в масть.
— Валюня! Не обижайся…
— Да хватит тебе. Все будет по-вашему. Надоело… Я скоро приду, — и я вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.
