Я спросил, как ее зовут, — ответила: Полина Ивановна.
Аккуратная, чистая бабушка. Гладко причесана. Седые редкие волосы, плешинка просвечивает. Чистенькое морщинистое лицо. Домашний простенький, но чистый халатик, домашние же тапочки. Пахнет одеколоном. Плачет — обидно ей быть в окружении сумасшедших. Просит перевести в спокойную палату.
— Не бойтесь, Аркаша, я не буйная, — говорит она, вежливо улыбаясь. — За меня можете не волноваться.
— Я не Аркаша, — осторожно возражаю я. — Меня зовут…
— Перестань, Аркаша! — смеется она сквозь мутные слезы. — Уж на память-то я не жалуюсь. Я тебя сразу узнала — один из лучших моих учеников. Ты просто сам забыл — давно ведь было. А это грех — забывать свою первую учительницу.
Ну, ладно. Пусть буду Аркаша. Не все ли равно? Пусть будет она моей первой учительницей, пусть. Жалко мне, что ли?
— Аркаша, единственная просьба — скажи, чтоб меня в спокойную палату перевели. И пусть дадут бумаги.
— Хорошо, я попрошу лечащего врача, — кивнул я. — Правда, сам я в этом отделении не работаю… но, думаю, мне не откажут. А зачем вам бумага?
Полина Ивановна рассмеялась — и ямочки заиграли на бабушкиных щеках.
— Видишь ли, Аркаша… я пишу мемуары, — созналась она, смущенно краснея. — Хочется оставить воспоминания… может, кому пригодится? Я ведь была первым инспектором народного образования в нашем городе!
— Да что вы! — притворно восхитился я.
— В народном театре играла. Мы собирались тогда в клубе Карла Либкнехта… — и она задумалась, потом вздохнула. — Ах, золотое было время. Боевое время. Не то что теперь… Да-а, жизнь моя очень насыщена всякими событиями — есть о чем рассказать.
— Что ж, это вполне резонно, — сказал я. — Уверен, что вам дадут бумагу и карандаш.
— Аркаша, скажи честно — какой у меня срок? — вдруг поинтересовалась Полина Ивановна. — Только без хитростей скажи.
— Срок? — изумленно посмотрел я на нее. — Что значит — срок? Ведь вы не в тюрьме — в больнице.
— Ну-у, зачем так… уж мог бы и не лукавить с первой своей учительницей, — огорчилась она. — Я прекрасно знаю, что меня посадили надолго. Хотелось бы только выяснить — на какой срок?
— Вы в больнице! Это больница! И выписка будет зависеть от улучшения вашего состояния!
— А я себя прекрасно чувствую, — улыбаясь, сказала она. — Ни на что не жалуюсь. Можешь проверить мои анализы… хотя, насколько мне известно, для психиатров анализы особого значения не имеют… не так ли, Аркаша?
— Эх, Полина Ивановна!.. — горячась, бормотал я, зачем-то пытаясь растолковать ей суть ситуации. — Ну, как вы не можете понять? Ваше нелепое поведение — вот в чем проявляется ваша болезнь. И анализы тут, разумеется, ни при чем.
