Ее папаша — большой начальник. Директор завода.
— Объявлен розыск, — сказала Надя. — С собаками ищут.
— Ну, если с собаками… — сказал я. — Собаки обязательно найдут.
И тут мы надолго замолчали. Все четверо. Сидели молча в душной тесной комнате и не знали, что сказать. Люсе явно хотелось подыграть Надежде, но она боялась ляпнуть очередную бестактность. Маме, вероятно, хотелось дать какой-нибудь важный совет или кого-нибудь упрекнуть, но она опасалась нарваться на грубую реплику Надежды. Несчастная Надя просто молчала, потому что все возможные слова она уже произнесла сегодня неоднократно. А я думал. Соображал.
— Послушай, — спросил, я вдруг у Нади, — а ты дома проверила — деньги все целы?
— Целы, целы… — и Надя вздохнула. — Все цело, все на месте.
Ага. Значит — проверила. Проверяла.
— Я уж все-все просмотрела, ничего не исчезло, — сказала Надя. — Только вот театрального бинокля нет.
— Бинокль? — встрепенулся я. — Послушай, Надя! Так ведь он, Сашка-то, вероятно, пошел в театр, а потом — завернул к друзьям… ну, к тем, с кем ходил… у них и остался.
— У него нет друзей, — повторила мама.
— Какой театр? — возмутилась Надежда. — Сашка вышел из дома часов в десять вечера… какой может быть театр в это время?
— Тогда зачем он взял с собой театральный бинокль? — спросил я.
— И правда — зачем? — растерянно сказала Люся.
Мама ничего не сказала.
Надя ничего не ответила.
С братом Сашей мы редко беседовали. Он меня раздражал. Помню, несколько лет назад, когда я отказался от должности заведующего отделением и откровенно гордился этим своим п о с т у п к о м, — брат Саша тогда заметил беззлобно, но весьма обидно:
— Ты думаешь, сделал это по этическим соображениям? А может, просто от лени, безволия, от физической брезгливости?.. Мы ведь с тобой чистюли, братишка. Очень много есть дел, которых мы делать никогда не будем, хотя и нет ничего аморального в этих делах… Но ведь кто-то же должен их делать? Пусть кто другой — лишь бы не мы!.. Пусть кто-то другой забивает коров на мясокомбинате, пусть кто-то другой собирает дерьмо, объезжая окраины на вонючей машине. Пусть кто-то другой караулит заключенных. Пусть кто-то другой командует и распоряжается. Лишь бы не мы с тобой. И не надо лукавить… При чем тут высокая нравственность? Хотя, конечно, воровать мы не будем, в чужой карман не залезем, убивать — побоимся… предавать… ну, а разве мы не предаем?..
Поручение я не выполнил — не приготовил текст юбилейного доклада. Антон Трофимыч был очень недоволен.
