Но ведь сказала же – не для тебя, молодец, баня топилась! Стало быть, что-то у нее в той церкви было условлено? Да не получилось?
– Да встанешь ли ты когда или нет, горе мое? – спросила Анюта примерно так же, как спрашивала обычно Наталья, когда похмельный муженек старался ухватить еще минутку сна.
Наталья!.. Ох, еще и это!..
Вообразив, какие неистовые слова услышит от жены за ночь, проведенную вне дома, Стенька замотал головой.
– Дай ему квасу, Софьица, – сказала Анюта. – И выведи отсюда поскорее. Ему бы затемно убраться!
Хоть одно прояснилось – настоящее утро еще не наступило.
– Да уберусь я! – с досадой сказал Стенька. – Только ты про душегрею скажи – где она?
– Знать не знаю никакой синей душегреи, свет, мало ли что тебе мерещится. Погоди… – Анюта удержала Стенькину руку, что потянулась к рубахе. – Не эту. Вот тебе подарочек! Будешь носить да меня вспоминать!
И, взяв со скамьи сложенную белоснежную рубаху, быстро развернула ее, собрала в руках да и накинула полюбовнику на голову.
– Да ты… – только и успел сказать Стенька.
– Руки давай сюда! Вот и ладненько!
Опомниться Стенька не успел, как уж был в дорогой и красивой рубахе. Пожалуй, что и не хуже, чем у Глеба Ивановича Морозова – ох, не к ночи будь помянут!..
– Не для тебя, свет, шита, да, видно, тебе носить! – Анюта вздохнула.
Софьица отвернулась, чтобы Стенька мог без лишнего смущения натянуть штаны, намотать онучи да влезть ногами в растоптанные свои сапоги. Анюта и новый пояс ему подала, из шелка свитый.
– А твой на память оставлю.
И не выхватывать же было из рук ее простенький, в свободный часок сплетенный на деревянной рогульке Натальей поясок! Причем давно уж сплетенный, в то золотое времечко, когда она еще надеялась, что из мужа толк выйдет!
Как выразился однажды подьячий Протасьев – толк-то выйдет, бестолочь-то останется…
– Анюта, свет мой ясный, – ласково начал приступать Стенька, – зачем же шутки шутить? Была ж у тебя синяя душегрея с золотыми птицами! Не пьяный же я сюда пришел – помню!
– Так ты, стало быть, не за мной, а за душегреей от самой церкви гнался?!
Анюта повернулась к Софьице, а та уж была у низенькой дверцы. Шмыг – и не стало ее в предмылье.
Тут Стеньку холодный пот прошиб.
Мало того что в чужой дом тайно пробрался, что неведомую боярыню (Неведомую! Не могла это быть Анна Морозова!) всю ноченьку ласкал, так еще и разозлил ее напоследок!
Да на кой же черт боярыне, у которой полные сундуки камки, бархата, дорогих персидских атласов да алтабасов, из жалких кусочков собранная душегрейка? Что в этой душегрейке за тайна?
