– Да что ты дергаешься! Ты мне кум! А куму с кумой – не велено, вот и у батьки Ефимия спроси! Слушай дальше, – велела Настасьица. – Догадалась та Анисья, вокруг кого я петли вью. И говорит мне как-то – ты, девка, там поищи, где никто искать сроду не догадается. Вроде ни к селу ни к городу говорит, однако ж я смышленая. А сама-то там искала – спрашиваю. Искала, говорит, и нашла, да что с находкой делать – ума не приложу. На тот свет раньше времени неохота. А встречались мы с той Анисьей потаенно, я вроде как другим девкам на продажу всякий швейный приклад по малой цене приносила, и с ней потом словечком перемолвлюсь. Тут я ей возьми да и брякни: видать, обидели тебя тут, девушка, так давай начистоту: коли находкой поделишься, я и за тебя, и за себя посчитаюсь! Не удержалась. А что, коли бы и Анисья со мной играла, как я с ней? Но уберегла меня матушка Пресвятая Богородица. И знаешь ли, что обнаружилось?
– Откуда мне знать? – буркнул Данилка, которого вовсе девичьи тайны не волновали, а слушал он Настасью лишь потому, что говорила настойчиво и увернуться было никак невозможно.
– Да, куманек, знать этого никто не мог, потому что человеку богобоязливому, вот как мы с тобой… – Она помолчала, усмехнулась, но упреков, каких бы заслуживала зазорная девка, в любое время готовая лечь с первым встречным, не услышала. – … ему такая мерзость и на ум не взойдет. Все еще не понял?…
Ярость была на лице Настасьицы, когда не задала она этот невинный вопрос, а скорее уж прорычала.
– Не-е!.. – Данилка помотал головой.
– Никогда не слыхивал, что и между братом с сестрой блуд бывает?
– Да Господь с тобой! – сердито возразил Данилка.
Долгий и малопонятный рассказ Настасьи вылился в откровенную чушь, и парень не знал, как же теперь завершить странную беседу.
Настасья встала, подошла к образам, встала перед ликами глаза в глаза и широко перекрестилась.
– Крест еще могу поцеловать, – сказала она. – А теперь слушай да примечай!
Девка встала перед Данилкой, словно закаменев, и он явственно ощутил холод, как от промерзшего валуна.
– Коли та Аринка с братом жила, стало быть, уж порченая. И замуж ее отдавать придется не за равного, а такого дурака поискать, что наутро после свадьбы и не пикнет. Уж знает ли князь Протасий Тихонович или не знает – дело десятое. Довольно того, что Савва Протасьевич знает. А он горяч! К кому привяжется – целиком завладеть норовит! Так и со мной было. Да только со мной он баловался, а сестру, видать, любит… Теперь же что получается? Нельзя ее чересчур долго в девках держать – или в обитель, или под венец, ей же лет немало, двадцать два или двадцать три уже. Иначе подозрительно – нет ли какого изъяна? Бывает, что и глухонемые девки рождаются, и кривобокие, и такие, что нога вихляется, ступить на нее невозможно. Вот ежели со стороны смотреть – какого беса князь дочку замуж не отдает? В обитель решил отдать – так самое время! А не отдает – значит, невеста с изъяном, и такого жениха ищут, чтобы ее род для него все телесные немощи перевесил. А теперь подумай – ведь всякий, кто к Аринке посвататься вздумает, прежде захочет узнать, в чем там закавыка!
