И тут уж было не до рассуждений – то ли Наталья полагает своего венчанного муженька таким недотепой, что на него даже престарелая вдова не покусится и не попытается подарками улестить, то ли крепко уверена в своей над ним власти, то ли еще что взбрело ей на ум.
– Не-е, креста не пропил! – возмутился поклепом Стенька, решив намертво стоять на своем ночном шатании по кружечным дворам. – Угощали меня!
– Всю ночь?
– Всю ночь! – поскольку отступать было некуда, объявил Стенька.
– А как же рубаху пропил?
– Да не пропивал я ее, а мне ее пивом залили, – наконец пустился врать Стенька. – Пива жбан на меня опрокинули. А зимой в мокрой рубахе…
– И где ж тот жбан стоял?
– А где ему стоять, как не на столе?
– Жбан, выходит, на столе стоял, а ты под столом валялся?
– Ну да! – счастливый, что умная Наталья все сама за него придумала, воскликнул Стенька.
– И целовальник твою рубаху на печь сушиться повесил?
– Ну, сама же все знаешь! – восхитился блудливый муженек.
– А эту на время дал, чтобы не голому сидеть?
– Да ты что, из-за печки подглядывала? – довольно убедительно показал испуг Стенька. – Сама-то ты где ночью была?
– Я-то? Я дома сидела, Богу молилась, чтобы ты цел пришел! В каком кружале-то рубаху оставил?
– В «Зацепе», – Стенька выбрал такой кружечный двор, чтобы подальше, куда Наталья бы сгоряча не побежала самолично вызволять рубаху. А ведь мог сдуру назвать «Каток», что у самых Тайницких ворот, так что от приказа до него в мороз телешом бежать – и то не замерзнешь.
– Хорошо. Есть садись…
Она выложила пшенную кашу в миску и щедро заправила ее толченым салом. Сама же пошла за занавеску и принялась там шебуршать.
Как оказалось, Наталья выволокла короб со своей тряпичной казной и достала оттуда чистую рубаху.
– На вот, переодень. А эту я сложу, завтра отнесешь, откуда взял. И свою заберешь! – сурово сказала Наталья. – Чужого нам не надо, а свое дарить не собираемся. Или мне за рубахой в ту «Зацепу» идти?
– Да что ты, свет? Не бабье ж дело – по кружалам шастать! – возмутился Стенька.
И стало ему ясно, что расхлебать все это баловство с шалой Анютой будет не так уж просто…
* * *
Утром, показавшись в Земском приказе и выполнив кое-какие поручения, Стенька, пользуясь позволением Деревнина, улизнул.
Собравшись на поиски бабы, что унесла заколдованную душегрею, Стенька еще дома первым делом припомнил все, что рассказал о бабе Пятка. И едва не хлопнул себя по лбу: выживший из ума дед утверждал, что ее прозвание – Третьякова, потому что дед ее был Третьяк. Но ведь баба, коли она вдова, наверняка всем известна по прозванию покойного мужа! Вот и допрашивай трухлявых старцев – что было до Смутного времени, как «Отче наш», бойко доложат, а что было после – у них, видать, уж в голове не помещается!
