Юная эльфийка держалась без обычного высокомерия, свойственного ее народу. Она улыбнулась застенчиво и потупила глаза, словно одним своим видом говоря: я знаю, что позорю звание самых прекрасных существ земли, но — что поделать? — такой уж я родилась.
— Украшения для моей дочери, — сказала леди Дафна. — Через три дня.
Папаша подергал себя за бороду и осторожно спросил:
— Но кака именно украшения вы хотеть?
Госпожа Дафна закусила губу, посмотрела на дочь, а потом сказала:
— Я приму все, что сделает ее привлекательной.
Отец усмехнулся и склонил голову, разглядывая девушку:
— Багз всего лишь ювелира, госпожа, — произнес он, — а не сотворитель мира. Я менять камни и металл, но изменить живое существо не в силах.
Лицо камеристки омрачилось, а Лионель вздохнула чуть слышно, и на губах ее снова появилась застенчивая и немного виноватая улыбка. И я не смогла промолчать.
— Простите, отец, — я выступила вперед. — Можно предложу, госпожа? — я позабыла про гномий акцент, но сейчас это было совершенно не важно. — У вашей дочери прекрасное лицо и очень красивые волосы, но им не хватает цвета. Если сделать золотую сетку для волос, украсив ее мелким янтарем, а сбоку прикрепить розетку из красного янтаря с мельчайшими кусочками граната — это оживит бледность госпожи Лионели и не затмит ее. Лицо станет ярче, а волосы будут казаться блестящими, словно солнце.
Госпожа Дафна выслушала меня очень внимательно и долго молчала.
— Мне нравится, — сказала она, наконец. — Сделайте такую сетку как можно скорее.
За спиной я показала отцу два пальца, и он сказал:
— Будет готово через два дня, госпожа. Задаток сейчас.
Пока они торговались о цене (впрочем, госпожа Дафна соглашалась с отцом во всем, так что торговли не получилось), я замерила и записала на клочке пергамента размеры эльфийки Лионели.
— Посмотрите, пожалуйста, на меня, госпожа, — попросила я ее. — Но прежде подойдите к окну, я хочу увидеть настоящий цвет ваших глаз.
Она послушно приблизилась к окну, повернув лицо к свету, и подняла ресницы.
Что я увидела в ее глазах? Скрытую печаль, смущение, тоску — то, что так несвойственно эльфам. И была еще прозрачность осенних серых небес, и бархатистая темнота зрачка, из-за которого радужка казалась почти бесцветной. Я смотрела в глаза эльфийки и вдруг, на самом дне, словно движение весенней воды в густом лесу, плеснула зелень — даже не зелень, а лишь отголосок ее, но мне было достаточно.
— Благодарю! — я торопливо сделала пометку на пергаменте и поклонилась Лионели и ее матери.
