«Ох, ты, батюшка наш, арзамасский воевода!
Ты прими, сударь, пожалуйста, не ломайся.
Дай нам волю, дай нам волю над мужьями!»
Как возговорит арзамасский воевода:
«Вот вам воля, вот вам воля над мужьями,
Вот вам воля, вот вам воля на неделю…»
— «Что за воля, что за воля на неделю?
Все едино, все едино, что неволя…»
— Ай да голубицы! Ишь что умыслили, как вывернули, к самому воеводе подступают. Судьбу-то свою будто на ладошке подали, души чистые. А ты знаешь, мних, где этот украс в городу нашем?
— Да вроде перед воеводским же двором — оглядистое весёлое место… Вот бы послушал наш Иван Карпович…
— Хорошо, как бы известился. Ничево поноснова на воеводу в песне нет, а молодушек в пору и пожалеть.
— Эт-то уж так!
Дошли до женщин, они узнали Масленкова, поднялись на него:
— Это твои кожи в речке — вонишша, дыханье спират!
— Вам, молодицы, и впрямь волю-то давать-думать, — весело отшутился Иван Васильевич. — Мой товарец мокнет вона где — за Софийской, считай, за городом. А чьи тут преют — не ведаю. Но пониже ваших сходней — чево уж так наседать?!
У масленковских кож оказался сторож. Лежал он на шубняке, сладко подрёмывал.
— Тащи-ка, старинушка, одну…
Купец пригляделся, помял в руках склизкую коровятину, подергал остатки шерсти, обернулся к Иоанну.
— Доходит, через день-два вызволим из воды, и к Макарьевской будет готова… дочь попова…
Задождило в начале августа, но потом унялось ненастье, установилось вёдро, и золотом вспыхнули хлебные нивы, красным зарделись рябины на угревных лесных опушках, тяжелели сады от наливных яблок.
Большая Макарьевская дорога в прошлом тянулась от Арзамаса через волостное село Вад, Бутурлино и Княгинино.
Ехали в лёгкой тележке впереди обоза с кожами — за обозом досматривал сын Масленкова с работниками.
Навстречу попадали возы с сушняком, и Иван Васильевич не удержался, рассказал памятное:
— Ртищевской землёй катим.
— Не ведаю…
— Тоже мне! Ртищев — собиный друг Алексея Михайловича, постельничий царя. От села Протопоповки — во-он налево она, и едва ли не до самой городской стены — все эти двенадцать вёрст земелька прежде боярина. Подпёрло горожан — ни росту Арзамасу на север, ни скотину выгнать! Били челом наши деды: уступи угодья, боярин. Начально Фёдор Михайлович цену выставил в больших тысячах, а в казне города пусто. Взмолились арзамасцы, а в ответ: так уж и быть, сыщете сот пять рублей. И тово нет! Так и отдал вотчину Ртищев даром. Теперь и выгонные поляны, покосы и лес у города в наличии. Из лесу бедным посадским дровяной сушняк безденежно…
