Вечерело. Мельничиха вышла на крыльцо, позвала за стол.
После ужина хозяин отвел монахов в рабочую избу.
— Полати и лавки у меня широки… Как же, народ во все дни. Снимайте со спиц шубы и ложитесь.
Иоанн долго не мог заснуть. Ночь скоро загустела тишиной, где-то неподалеку тихо, тонко позванивало конское ботало. И вспоминалось родное Красное, притешные луга, костерок в ночном, гаснущие звезды к сырому утру…
3.
— Да тут все величит Господа! — воскликнул Иоанн, когда они углубились в треуголье земли между речками Сатисом и Саровой.
— Да, благотишное место… — соглашался Филарет.
Старые литые сосны со смолистой позолотой стволов легко держали на густой зелени своей хвои голубой свод неба. Сумрачно, влажно внизу на толстом настиле палых игл. А в тальниках у Сатиса гремело с утра такое веселое птичье разноголосье, что монахи невольно заслушались.
… Едва заметная тропа то показывалась, то пропадала в чистом брусничнике, вела куда-то вверх. Лес несколько поредел, стал смешанным, и уже по этому угадывалось, что тут некогда жили люди. Встречались высокие замшелые пни, старые затеси на деревьях, в густых зарослях орешника проглянул изорванный, давно почерневший лапоть с птичьим гнездышком…
Стороной медленно прошел, громко хрустя валежником, непуганый лось. Почуял людей, насторожился, мотнул рогатой головой и густой тенью пал в приречные лозняки, тяжело захлюпал там на мелководье.
Странное чувство испытывал Иоанн: впервые он шагал лесной глухоманью. Да, случалось быть на Высокой горе под Арзамасом, что так густо заросла вековым липняком, не раз бывал и в том реденьком сосняке, что приписан к родному селу за Тешей. Там всякий сушняк, палочье заботливо забирали на дрова, а тут вот не в каждом чащобном месте и продерешься сквозь завали старых дерев, трухлявых уже валежин и густого соснового подроста.
Они поднялись на середину лобовины горы. Да не горы, а довольно высокого взъема земли между тихими речками.
— Эх, возняться бы еще повыше! — опять невольно вырвалось у Иоанна.
Филарет, вытирая рукавом потное лицо, плутовски улыбнулся.
— Не одново тебя, брате, небушко-то, высь-то поднебесная манит. Айда-ка сюда… — И едва не потащил Иоанна за собой. — Во-ота!
И как это Филарет удозорил, а он мимо почти прошел и не заметил…
За кустом орешника стояла старая сторожа. Почти на вершине старого, сохнущего теперь дуба на развилье двух толстых сучьев лежали столешницей три колотые деревины. На стволе дуба увиделись набитые железные скобы. По ним-то с опаской Иоанн и поднялся наверх.
