— А вон нас встречают, громко, на весь пароход, сказал Пётр Афанасьевич, — вон, видите, Елизавета Юрьевна, глядите, встречают! — И замахал шляпой, крича: — Кондратий Прокофьевич, папаша крёстный, Кондратий Прокофьевич! Ну, Лизавета Юрьевна, красавица Лизанька моя, — сжимая ей локоть, шёпотом, щекоча ухо усами, — королевна недоступная…
Четырёхместный лакированный экипаж, запряжённый парой вороных сытых коней, был подан за ними; кучер сидел на козлах в красной рубахе и плисовых штанах, наряженный, будто на представление в театре, а Лизу Кондратий Прокофьевич, крепкий старик лет шестидесяти, с квадратной бородой и жёлтыми ястребиными глазами, усадил возле себя на заднем сиденье, подсунув под спину подушку.
— Знакомы будем крестница, богом данная. С личика ничего, подходяще.
Оглядел с головы до ног, расправил на две стороны бороду и снисходительно:
— Щуплая больно. Мода, что ли, такая?
Пётр Афанасьевич, немного сконфуженный его грубой прямотой, начал было о чём-то деловом, но старик оборвал:
— Помолчи. Про дела будем, пообедавши, дома. Дело не волк, в лес не убежит. Выискал себе игрушечку, а? Мы, бывало, брали в жены чтоб поздоровше, барствовать-то не с чего было, ни с чего начинали. А то ещё лучше, чтоб в кубышке у невесты для первого оборота маленько велось. Не до игрушечек было, как в кармане ветер свистел.
— Течение жизни, прогресс, — заметил Пётр Афанасьевич.
— Это, что ли, прогресс-то? — Старик ткнул пальцем на его фиолетовый галстук.
— Приходится, дело требует, — вежливо возразил Пётр Афанасьевич, с тайным смешком поглядывая на его долгополый старомодный сюртук.
— Тянись, поспевай, — ухмыльнулся старик. И Лизе: — Ты, кралечка, не робей; привезли тебя в дом, на всю Уфу почитаемый, выдадим замуж честь по чести, прогремим со свадьбой на всю губернию — знай наших, — ежели уж крестничек по сиротству своему поклонился, чтобы посажёными родителями быть. В обиду своих не дадим, мы за своих горой, наш род на том держится Эй, Гаврила, покажи удаль!
Гаврила на козлах гикнул, шевельнул вожжами, зазвенели о булыжник подковы, кони понесли экипаж и скоро подомчали к длинному, с множеством окон, изукрашенному слишком уж даже узорной и богатой резьбой деревянному дому. Распахнулась дверь на парадном крыльце, и, входя в сени, Лиза услышала быстрый топот, восклицания, смешки, ахи и увидела мелькающие за дверьми и над перилами лица.
— Не робей, кралечка, — сказал Кондратий Прокофьевич, — бабьё от любопытства с ума посходило. — Захлопал в ладоши: — Бабьё, эй, обед подавай!
