— Вот полученные мною инструкции, профессор, — добавил я, складывая письмо. — Очень надеюсь, что вы поедете, ибо как смогу я, с моими-то ограниченными способностями, один разобраться в подобном вопросе?
— Верно, Мелоун! Верно! — проговорил Челленджер. — Хотя вы и не лишены природного ума, но я согласен — такая умственная нагрузка окажется вам не под силу. Эти мерзавцы, звонившие по телефону, уже нарушили мою утреннюю работу, а потому новая помеха вряд ли будет иметь существенное значение. Я занят ответом итальянскому шуту Мазотти, взгляд которого на личиночное развитие тропических термитов вызывает у меня лишь улыбку презрения. Но я могу отложить полное разоблачение шарлатана на вечер. А пока что я к вашим услугам.
Вот как случилось, что в то октябрьское утро я оказался вместе с профессором Челленджером в вагоне подземки. Мы неслись в северную часть Лондона навстречу, как потом оказалось, одному из самых странных переживаний в моей жизни.
Прежде чем покинуть жилище профессора Челленджера, я удостоверился по телефону, что интересовавший нас человек дома, и предупредил его о нашем приезде. Изобретатель жил в комфортабельной квартире в Хэмпстеде. Он заставил нас дожидаться в приёмной чуть ли не полчаса, пока вёл оживлённый разговор с группой посетителей (судя по их речи — русских).
Наконец посетители прошли в холл и стали прощаться. Я имел возможность как следует рассмотреть их. Они выглядели именно так, как обычно выглядят высокопоставленные коммунисты, прибывающие в Европу: типичные представители «имущих классов» — в пальто с каракулевыми воротниками и даже в цилиндрах.
Входная дверь закрылась за ними, и в следующий момент Теодор Немор вошёл в приёмную. Я, как сейчас, вижу его стоящего в лучах яркого солнца, потирающего руки и разглядывающего нас умными желтоватыми глазками.
Это был толстый, небольшого роста человек, непонятно почему производивший такое впечатление, точно у него есть какой-то физический недостаток, — словно горбун без горба. Его широкая расплывчатая физиономия напоминала недопечённый пирог: такого же цвета, такая же рыхлая и влажная. Глаза у него были как у кота, и длинные топорщившиеся усы усиливали это сходство. Вся физиономия его имела вульгарный и отталкивающий вид. Но над бровями начинался превосходной формы черепной свод, какой мне редко приходилось видеть. Даже шляпа самого Челленджера пришлась бы ему впору. Судя по нижней части лица, Теодор Немор производил впечатление гнусного субъекта; но, судя по верхней, его можно было причислить к великим мыслителям и философам мирового уровня.
