Кажется, что всю свою жизнь я просыпаюсь под безжалостную скороговорку этого чертова будильника. Неловко признаваться, как часто я был близок к тому, чтобы надавить чуть сильнее обычного на потертые крылышки мотылька, доверчиво растопыренные на плоском спинном кругляше. И оправдание было готово: силы не рассчитал, случайно переусердствовал, с каждым может случиться. Всякий раз в последний момент я пугался и пасовал. Непонятно – чего именно пугался. Скажем: чего-то. За что отвечать больнее, чем за осознанное. К тому же этот коварный притвора так трогательно клянчил пощады! Внутри его давно отблестевшего корпуса приглушенно сходилось, совмещалось несовместимое. Время и вечность. Чья же возьмет? И раздавался смиренный хрип, вдох астматика. А я, черт меня побери, в полушаге от злодейства. Ну как тут сладить с задуманным?!
«Трусло»?
Пусть буду «трусло».
Больше того скажу: «Еще какое «трусло»!»
А ведь найдется кто скажет: «Какой сострадательный и сознательный гражданин». Ему бы, найденышу, еще добавить в позитивном задоре: «Счастья ему, раз он такой сознательный!» И взяться за работу над пожеланием. Пожелал – сделай! Но увы, нет у людей такого навыка. Это вам не «пожелал – выпей!», а выпил – спешно забудь, что пожелал. Потому что неискренность плохо сказывается на печени и на карме.
Так в мозг поступил грустный вывод о природной неприспособленности людей к откровениям в тостах, и былое восхищение кавказскими застольями спешно покинуло пьедестал.
О чем это я? Ну да, будильник – астматик. Так вот, будильничий хрип подействовал на меня совершенно невероятным образом. Я охолонул и устыдился. Скорее всего мне не суждено проникнуть в природу этого звука. Немеханическую природу в абсолютно доказуемо неживом и в то же время безусловно одушевленном механизме. Но гораздо важнее другое: я кое-что узнал о себе. Сентиментален. Бриз, приносящий старость.
«Мило. А до этого не догадывался?»
«Соврать?»
«Если поможет».
Я осторожно возвращаю будильник на тумбочку, чувствуя, как кровь непрошено приливает к подушечкам пальцев – большого и указательного, среди всех моих эти самые ханженские. Им стыдно вместе со мной и в то же время отдельно от меня. Самим по себе. Дополнительно. Причина? Они недоверчивы и всякий раз сомневаются в искренности моих раскаяний. По большей части совершенно напрасно.
Будильник смотрит на нас, на меня и на мои пальцы, с грустью. Он понурил стрелки на половину седьмого и, возможно, жалеет уже не себя, а меня, непутевого, так и не доросшего до понимания, что с предназначением не поспоришь, хотя профукать его очень просто. Даст Бог, взберусь на эту вершину в следующей жизни. Если Он окажется ко мне милостив. Или по недосмотру дарует счастье пожить старым будильником. Послужу, коли доведется, посчитаю чью-нибудь жизнь, как этот неугомонный старик отсчитывает мою. Убедительно так отсчитывает: «Тик-Так! Тик-Так!» Такую неубедительную жизнь и так убедительно. В самом деле, разве можно доверить столь интимное дело бездушной пластмассовой мыльнице на батарейке? И этот их мертвый звук:
