«Да», — набрала я и хотела отправить, но синий мишка на связке ключей, неодобрительно поблескивал, глядя на меня. — «Добралась, дорога жуть, здесь можно фильм ужасов снимать. Приняла шматок пыли за дедовскую кошку».
Отправила и замерла, ожидая ответа.
«Может, это и есть кошка, кто их знает, деревенских. Купи ей молока на всякий».
Страх начал утихать. Если уж Мишка, оплот разумности нашей семьи, допускает, что кошка может быть, значит и мне не зазорно ее увидеть. Слишком непохожим на пыль было то, что я разглядела в зарослях.
«Обязательно, мой капитан».
«Отбой. Завтра позвоню».
И этого обещания мне хватило, чтобы окончательно успокоиться. Дождь, словно почуяв это, закончился, небо посветлело. Где-то за деревьями медленно опускалось солнце, окрашивая все в нежный, прозрачный цвет. Я постояла еще немного и шагнула за порог. Пальцы сами потянулись к выключателю у входа. Сухой щелчок. Пыльная лампочка под потолком затрещала, но все-таки зажглась. Ее тусклый свет терялся по углам, но в самом центре комнаты он был достаточно ярким, чтобы я охнула и попятилась. На меня смотрел дедушка.
Его портрет стоял на средней полке старого комода. Я застыла, рассматривая знакомые черты, узнавая и не узнавая деда. На фото он был совсем стареньким, куда старше, чем тот, что провожал меня из дома год назад. Он сидел на низком диване рядом с комодом. Кадр казался пустым, дедушка — маленьким, испуганным и непохожим на себя. Седые, неряшливо отросшие волосы спускались с висков к плечам. Подбородок заострился, шея стала тонкой, утопающей в складках кожи. Дедушка щурился, глядя в объектив. Морщины трещинками разбегались от его глаз.
Меня замутило. Мама так уверенно твердила, что дед совсем не изменился перед смертью, что я поверила. Но теперь, глядя на его фото, я видела на нем не полного сил мужчину солидных лет, а мертвеца, держащегося на краю жизни исключительно по привычке.
Не дыша я шагнула к комоду, потянулась к фото. Пальцы скользнули по снимку. Гладкая бумага не могла передать теплоты человеческой кожи. Дед смотрел на меня, и в этом взгляде мне читалась тоска, помноженная на глубокое, необъяснимое отчаяние.
Я схватила фото за край и медленно развернула его к стене. Находиться в доме под пристальным взглядом деда оказалось невыносимо страшно. Лампа мигнула, разгораясь. Теперь на обратной стороне фото можно было разглядеть карандашную надпись.
Мне понадобилось время, чтобы решиться, но все-таки я взяла снимок и поднесла его к свету. Тонкая картонка оказалась почти невесомой, оттого так странно было понимать, что в ней осталась частичка моего дедушки.
