— Котик! — судорожно вскрикнула она, укрывая ладошками тельце.
— Там денежка же, Лиза, под ним! — Бабушка попыталась отобрать сверток. — Дай я заберу!
— Не трогай! Не трогай! — закричала девочка, подхватила бумажку кончиками пальцев и бросила на пол.
Нина и хотела бы уйти, не видеть чужого горя, но сухой этот плач пригвоздил ее к месту. Ей всегда казалось, что дети так не плачут. Они устраивают истерику, требуя внимания, они заливают слезами все кругом, ноют и жалуются. Почему же тогда эта девочка уворачивается от бабушкиных рук, пряча то, что умерло, как самое драгоценное? Что успела узнать она в этой жизни, если разуверилась в силе слез? Нина с трудом сглотнула комок, забившийся в горло, и отвела глаза, под ногами валялась смятая купюра. Стольник, поняла Нина, наклонилась и подобрала его.
— Вы уронили, — хрипло проговорила она, чувствуя, как от резкого движения оживает боль.
— Это за проезд было, передайте, пожалуйста, — устало попросила бабушка. — Лиза, не устраивай цирк, успокойся сейчас же…
Путь к водителю был свободен. Стоило сделать еще три шага, попросить остановиться прямо вот тут и выбраться на волю. Но боль разгоралась в груди, набирая обороты. Сухая и горячая, как ветер пустыни. Нина дернулась вперед, заставляя ноги шевелиться — давай, давай, давай! Нужно вдохнуть мокрого вонючего воздуха автотрассы перед тем, как отключиться. Можешь выкатиться из распахнутой двери автобуса, но падать здесь не смей. Не смей, слышишь?
Нина слышала. Нина шла. Первый шаг дался еще легко. Боль просто рычала, обнюхивая Нину изнутри. На второй левая сторона тела онемела, и, если бы Нина сжимала стольник правой рукой, тот выпал бы из пальцев. На чистом упрямстве рабочая сторона потащила за собой сдавшуюся, швырнула безвольную ногу вперед, делая третий шаг. Боль уже обхватила Нину поперек, вгрызлась в живот, пережала горло, облила кислотой грудь, а теперь плясала в ней, бешено колотилась о ребра.
— Останови, — прохрипела Нина, грудью падая на спинку водительского сиденья, ехавшие к нему спиной бросились врассыпную, решив, наверное, что Нина пьяная, к тому же, буйная, но ей было плевать. — Останови! — повторила она.
— За проезд плати давай, — зло ощерился водитель.
Рука была нестерпимо тяжелой, Нина сцепила зубы, подняла ее и сунула в водительскую ладонь стольник. Ее онемевшая кожа встретилась с ворсистой тканью перчатки. От прикосновения замутило еще сильнее, вот-вот вырвет, но автобус уже тормозил, подкатывая к обочине.
