Темнота расступилась передо мной, чтобы тут же сомкнуться.
— Шершавые обои в синий цветок.
Она дышала мне в лицо и шелестела за спиной.
— Тусклая люстра в две лампы.
Кошка давно осталась позади, может, ее уже сожрал подкроватный монстр.
— Вначале вспыхивает левая лампочка, а потом правая.
А может, кошки вообще не было. И я в доме одна. Совершенно одна.
— Вот же пыли, наверное, собралось в тряпичном плафоне за эти полгода.
Только я и темнота, расступающаяся передо мной, чтобы сомкнуться.
Когда мысли пошли по кругу, кончики пальцев нащупали дверь. Я точно помнила, что она выкрашена белой краской, облупившейся, старой, но белой. Но в кромешной тьме было не разглядеть даже этого. Глаза никак не желали привыкать, остальные чувства не спешили обостряться. Рывком я нажала на ручку и оттолкнула от себя дверь. Та скрипнула и распахнулась. Я сделала еще шаг, скользнула ладонью по шершавым обоям, нащупала пластмассовую кнопочку, вдавила ее пальцами и зажмурилась. Вначале тускло вспыхнула левая лампочка, секунду спустя — правая.
6
Я постояла немного, наслаждаясь тем, как окрашивает теплый свет мир под веками. А потом открыла глаза. Вместо солдатской узкой тахты половину комнаты занимала роскошная кровать с тяжелым покрывалом. По его белому полотну раскинулось поле красных маков. У другой стены теперь высилось ростовое, мутное от старости зеркало в резной оправе. Старая этажерка с чемоданами фотографий оказалась втиснута в самый дальний угол, я посмотрела на нее, как на давнюю знакомую, та грустно скрипнула мне в ответ. Прямо за порогом начиналась спальня престарелой, некогда очень красивой женщины, любившей комфорт, а может и роскошь. Словом, спальня кого угодно, только не моего деда. Но увиденное не желало растворяться в небытии.
Я сделала осторожный шаг, ноги тут же утонули в пыльном ворсе расписного ковра — дед называл такие пылесборниками и травил байки про гигантских клещей, счастливо в них живущих. Дотронулась до деревянной спинки кровати, чуть надавила на пуховый матрас — дед запрещал нам спать на мягком, пугая ужасами больной спины. В зеркале отразилась испуганная, зареванная, помятая девушка с запутанными волосами, собранными в неряшливый узел — дед говорил, что спать под зеркалом плохая примета. Я посмотрела в глаза своему отражению и не узнала ни себя, ни комнату за спиной.
На мгновение мне показалось, что я ошиблась домом. Зашла в темноте не в ту дверь, оказалась где-то еще, только не тут. Но белая кошка уже возникла на пороге, уселась в дверях, серый хвост нервно подрагивал в такт ее дыханию. Мы были дома. Дома у моего деда. Человека, успевшего измениться за год разлуки куда сильнее, чем я сама.
