– Ты сейчас как себя чувствуешь? – спросила Агата.
– Хорошо. Во всяком случае, лучше.
– Правда? Ты ведь знаешь, мне можно сказать все без утайки.
– Знаю.
– Иногда мне кажется, что ты на меня злишься.
– Ну что ты такое говоришь?! Ты для меня столько сделала. Если бы не ты… не знаю, что со мной стало бы… Нет, если я и злюсь, то лишь на свою жизнь.
– Не нужно так говорить.
– Но это сильнее меня.
– Да, понимаю…
– …
– Можно тебя спросить одну вещь?
– Давай.
– Ты больше никогда не говоришь об Этьене. Я просто хотела знать, как… как ты теперь относишься к нему.
– Я о нем не говорю, потому что не могу произносить его имя. Да и что тут скажешь? Он меня бросил, и с этим ничего не поделаешь. Вот это-то, наверно, и есть самое страшное. Я должна смириться с ситуацией, которую никак не могу принять. И все время, каждую минуту думаю о нем. Иногда просто умереть хочется, когда я представляю себе, что он сейчас с другой, что она может родить ему ребенка. Вот это причиняет мне адскую боль. Потому что тогда все будет кончено безвозвратно. Ну а в другие моменты я отношусь к случившемуся как-то легче. Во всяком случае, я понемногу прихожу в себя. И даже время от времени внушаю себе, что у нас был прекрасный роман, а это уже не так плохо.
Матильда произнесла этот монолог единым духом, словно он давно уже сложился у нее в голове и теперь она просто его озвучила. Ей было невыносимо говорить об Этьене, но она решила ответить на вопрос сестры со всей искренностью, на какую была способна. Случается, что человек исповедуется не из внутренней потребности, а просто желая успокоить другого (и это одна из аномалий жизни в обществе). Агата, конечно, была чудесной женщиной, но, если вдуматься, разве могла она хоть что-нибудь понять в ее горе? Ее-то никто никогда не бросал. Она никогда не бывала в Хорватии. И Фредерик никогда не встречался с какой-нибудь Ирис до того, как познакомился с ней. Столько человеческих уравнений… и все они мешали Агате встать вровень с Матильдой и понять ее боль.
Наилучший способ избавиться от расспросов о себе – это пролить свет на жизнь другого. И Матильда спросила:
– Ну а ты?
– Что – я?
– Ты с Фредериком. Ты счастлива?
– Конечно. Мне даже странно слышать такой вопрос.
– Ну, я просто хотела знать. Меня же интересует твоя жизнь. Вы так же сильно влюблены друг в друга, как вначале?
– Да… конечно… Правда, с рождением Лили все стало немного по-другому. И потом…
Агата прикусила язык: ей не хотелось говорить о присутствии Матильды в их доме. Но ее сестра предпочла обсудить эту тему:
