Так думал и рассуждал зачастую прежде Николай, но теперь, под влиянием рассказов и рассуждений странника, вся эта сила представлялась ему уже бессильной. Как может выразиться бессилие силы, он разумеется не понимал, но он знал что Бог может сделать все, и слепо, и восторженно верил каждому слову странника. Сказано было вчера, что сила в Божием деле бессильна, — рассуждал он, — стало-быть и конец, стало-быть на силу нечего больше рассчитывать. Не ей выполнить святое, Божие дело; не ей спасти и освободить оскорбленный и угнетаемый Иерусалим. Остается надежда на воинство невинных. Но где же найти и из кого собрать такое воинство, когда все люди грешны, когда нет на земле, может быть, ни одного праведника?
Знал Николай хорошо, что невинными называют детей. На это намекали и слова странника, что Бог через младенцев создаст себе хвалу и величие, отринув сильных мира сего, сокрушив величие сильных. И представилось воспаленному воображению Николая большое, очень большое войско детей. Вот они идут стройными рядами, идут с распущенными знаменами, с славословием и воинственными песнями на устах, с оружием и блещущими взорами; вот перед ними стены Иерусалима, вот рисуется в небе, сменивший крест, турецкий полумесяц на выси посрамленного храма, вот… Но Николай зажмурил глаза, тряхнул головою и не хотел всматриваться более в рисующуюся пред ним заманчивую, завлекательную картину. Такое толкование таинственных слов странника представилось ему чересчур уже смелым, чересчур уже горделивым. Но картина продолжала рисоваться ему, несмотря на все его сопротивление, несмотря на все производимые им усилия. Ему казалось даже, что он узнает среди бесконечного, вдохновенного воинства своих сверстников и товарищей, с которыми он играл и работал, беседовал и пас скотину вместе. Вот и Карл, и Андрей, и Ганс, и Людвиг, и Стефан, все, все… А вот, наконец, он и сам… Он ясно, несомненно узнает самого себя, видит перед собою собственные свои черты. Стройно двигается вперед все молодое, детски-юное войско; у всех нашиты красные кресты на белых одеждах. Высоко в воздухе развиваются белые знамена, тоже украшенные красными крестами. Гремят трубы… В лучах восходящего солнца ярко блещет вооружение…
Николай начал усиленно креститься, стараясь отогнать от себя навязчивую горделивую мысль. Ему стало душно в тесной и полутемной комнате, где он до тех пор находился; его манило на воздух. Он почти выбежал через открытую дверь и побежал в поле, в лес, прошел почти до самого Драхенфельса, обошел почти все предместье… Напрасно. Картина все ярче и определеннее вырисовывалась перед ним; образы выступали все с большею и большею отчетливостью, представлялись все более и более завлекательными.
