Милли Джин поднялась со стула. Остальные дамы последовали ее примеру. Неожиданно с улицы донесся шум. Послышались крики и звон разбитого стекла. Затем раздались пистолетные выстрелы.
– Опять! – воскликнула синьора Гаспаро, хватая Стаффорда Ная за рукав. – Дио! Опять эти ужасные студенты. То же самое происходит и в нашей стране. Почему они нападают на посольства? Они дерутся, оказывают сопротивление полиции, бесчинствуют на улицах, выкрикивают идиотские лозунги, ложатся на асфальт. Си, си. В Милане и Риме можно наблюдать такие же картины, и это, подобно чуме, распространяется по всей Европе. Почему эти юнцы вечно чем-то недовольны? Что им нужно?
Отхлебывая из бокала виски, Стаффорд Най прислушивался к говорившему с заметным акцентом Чарльзу Стэггенхэму, который по привычке разглагольствовал с важным видом. Шум на улице стих. Судя по всему, полицейские остудили горячие головы и вынудили их убраться восвояси. Это был один из тех инцидентов, которые еще относительно недавно считались экстраординарными и вызывали тревогу, а теперь воспринимались как нечто само собой разумеющееся.
– Усиление полиции, вот что нам требуется. Этих ребят слишком мало, и они уже не справляются с хулиганами. И всюду творится то же самое. На днях я беседовал с герром Лурвицем. У них свои проблемы, как и у французов. В Скандинавских странах ситуация складывается не столь напряженная. Чего они все хотят – просто беспорядков? Будь моя воля…
Стаффорд Най вернулся к собственным размышлениям, старательно делая вид, будто ему очень интересно, что сделал бы Чарльз Стэггенхэм, будь его воля, хотя предугадать это не составляло никакого труда.
– Они все кричат о Вьетнаме. А что они о нем знают? Никто из них там даже не был, разве нет?
– Очень маловероятно, – сказал Стаффорд.
– Один знакомый рассказывал мне сегодня о волнениях в университетах Калифорнии. Если бы мы проводили разумную политику…
Вскоре мужчины присоединились к дамам в гостиной. Пройдясь по комнате с ленивым изяществом, со столь полезным, по его мнению, видом полного отсутствия какой-либо цели, сэр Най сел рядом со златовласой, чрезвычайно словоохотливой женщиной, которую сравнительно хорошо знал, которая редко говорила что-либо путное, но которая всегда была в курсе дел всех своих знакомых. Стаффорд не задавал прямых вопросов, но очень скоро, даже не сознавая, каким образом он подвел ее к этой теме, леди заговорила о графине Ренате Зерковски.
