И так шло от весны до зимы. Зиму дедушка не любил, и когда женщины принимались ахать, как они надрываются, он тотчас осаживал их:
— Отоспитесь зимой, за прялкой или на посиделках. А я вас буду обкуривать, так что будет вам как в раю. Чего вам еще?
И мы невольно смеялись.
Теперь вы видите хотя бы из моего рассказа, что вся его жизнь проходила в труде и заботах — такой она была до самого конца.
Дед был невысокого роста, но коренаст. Из-под черных бровей под выпуклым лбом добродушно глядели небольшие голубые глаза. Бороду он брил, усы подстригал, а когда умер — семидесяти шести лет, — у него были целы все зубы, а темные волосы почти без седины, лишь немного поредели на темени.
Похоже, что он никогда всерьез не болел, но шрамов после порезов и всяких следов, оставленных топором, санями, телегой и не знаю чем еще, у него на теле было не счесть. Дедушка был смел, предприимчив, а такому человеку синяков и шишек достается больше, чем тому, кто сидит за печкой. Не раз он с опасностью для жизни залезал на спиленное, но не упавшее дерево, чтобы, обрубив на нем сучья, повалить его.
— А что было делать? Глядеть на него? — объяснял он свою смелость.
Старый шахтер, рудничный рабочий, он спускался в штреки старых шахт и рудников, надеясь, что паны откроют новые шахты и начнут добычу, тогда его «детям будет лучше, и у людей будет заработок».
И все же по-настоящему он жил только в поле; когда ему случалось не выйти в поле хоть один день, он ощущал себя как в оковах. А если порой приходилось сидеть дома, когда вдруг зарядит дождь, он то и дело выходил на крыльцо — нет ли где просвета в тучах. Если дождь не прекращался день-два, он шел во двор и бранился с «небесными жителями» — не пора ли перестать поливать, чего это им приспичило именно теперь, когда всего нужней солнце и тепло.
По его представлениям, господь бог был всего лишь своего рода верховным правителем мира, и будничные дела, такие, как дождь, мороз, снег, он поручал другим, бог весть каким «небесным жителям», которые, мол, порой делают миру наперекор.
— Это теперь дед попритих, состарился уже, а в молодости-то вот был неуемный! Господи, всего и не расскажешь, сколько мы труда положили, лишь бы вам и детям вашим лучше жилось, да чтоб не пришлось начинать на пустом месте, как мы начинали. У дедушки было несколько золотых скоплено, да у меня кое-что, заработала в служанках, — вспоминала бабушка, когда я принимался расспрашивать об их прежней жизни.
