— У меня дурное предчувствие, — не выдержав, сказала Берта своему мужу Альсиду. — Позови отца, возьми мальчишек, и идите искать его.
— Брось, ma petite[4], не волнуйся из-за пустяков, — ответил Альсид.
Даже босиком Берта Бержерон была ростом в пять футов и десять дюймов[5], но Альсид с того самого дня, как начал за ней ухаживать, и до сих пор неизменно называл ее "ma petite".
Берта скрестила руки на пышной мягкой груди, выпрямилась во весь рост и, указав кивком на железную кухонную печь, провозгласила:
— Ни один из вас не получит ни кусочка, пока вы не вернетесь вместе с Антуаном. Повторяю: у меня дурное предчувствие.
Альсид запрокинул назад крупную голову с копной черных волос и расхохотался. Потом подошел к жене и легонько, без усилий, словно Берта и не весила больше двенадцати стоунов[6], приподнял ее за локти. Потом поцеловал в губы, опустил на пол и смачно шлепнул по заду.
— А какое у тебя от этого предчувствие, ma petite? — спросил он, прижав ладонь к ее лобку. — Скажи, ma petite, не стесняйся. Что ты чувствуешь?
Берта оттолкнула его.
— Ты старый развратник, Альсид Бержерон. В твои-то годы, а ведешь себя, как молодой кобель. — Как Берта ни сдерживалась, она все же улыбнулась, и на короткое время лицо ее прояснилось.
— Значит, все-таки приятно, да? — поддразнил Альсид и принялся ласкать ее грудь. Даже через грубую хлопчатобумажную ткань он почувствовал, как набухает и твердеет упругий сосок.
— Иди же, Альсид, — сказала Берта и отступила на шаг. — Сейчас же, не мешкай. Я и вправду боюсь за Антуана.
— Ты ведешь себя, как американка, — покачал головой Альсид с притворным недовольством. — Все там у них в Штатах недотроги, да и держатся, словно палку проглотили.
Тем не менее отца он позвал, собрал сыновей, и они отправились на поиски Антуана.
Снег валил стеной, да и сугробы уже намело высоченные. Фонари в руках Бержеронов, которые рыскали по лесу, утопая в снегу, с трудом пробивали бреши в снежной пелене, и час спустя даже Альсиду стало не по себе. Лишь, углубившись в чащу миль на пять, они впервые услышали крик Антуана.
— Он там! — крикнул Альсид остальным, и они двинулись на голос.
Антуан лежал, наполовину занесенный снегом; правая нога неестественно вывернулась, а лицо было багровым от ярости.
— Сучье отродье! — вопил Антуан, пытаясь приподняться. — Чертов ублюдок!
Альсид, стоя над младшим сынком, принялся громко хохотать. Секунду спустя к нему присоединились и все остальные.
