Арману сразу стало не до смеха.
Он понял, провести Монику ему не удалось. Она догадалась, что он прикидывается спящим, и ушла, в наказание оставив мужа мерзнуть всю ночь. А ведь знала, как ненавидел зимой Арман открытые окна.
Арман не знал, сколько он пролежал, зябко поеживаясь и дрожа от холода, превозмогая боль, которая раскаленными углями прожигала внутренности, но он понял, что, должно быть, не выдержал и застонал или даже закричал. Дверь спальни бесшумно отворилась — Арман даже не заметил, что она открыта, пока не увидел полоску света из коридора. Маленькая тень в белой ночной рубашке прокралась к окну и опустила его до конца.
Арман снова улыбнулся, но теперь открыто — он уже не боялся, что улыбку заметят. Маленькой тенью была его дочурка Анжелика, единственное существо, которое любил Арман, единственная, кого он любил за долгие, долгие годы.
— Mon ange[1], - прошептал он, и девочка, приблизившись к кровати, остановилась у изголовья. Арман с превеликим усилием приподнял руку, и Анжелика сжала ее обеими ручонками.
— Mon petit ange du ciel[2], прошептал Арман.
Но слов не было услышано. Лишь губы беззвучно шевелились. Анжелика прижала его холодную ладонь к своей щеке.
— Папа. Папочка, — пробормотала она.
Кап-кап, обожгли слезинки руку Армана.
— Non, non, ma petite[3], - сказал он. — Не стоит из-за меня плакать.
Анжелика стояла молча, сжимая обеими ручонками отцовскую ладонь, пока та не потеплела. Потом девочка поцеловала кончики пальцев и бережно отпустила руку.
Дверь бесшумно закрылась и спальня снова погрузилась в темноту. Арман перестал бороться с дремотой, сознание его заволокло пеленой. Он уже немного согрелся, да и боль притупилась. В воспаленном мозгу роились неясные образы, всплывали осколки давно забытых видений, из углов спальни доносились бессвязные обрывки речи. В последнее время это случалось с ним все чаще и чаще, и сегодня Арман даже обрадовался.
— Оставлю только самых хорошеньких, — сказал он сам себе. — На других и смотреть не стану, да и слушать всякую чепуху не буду.
Впрочем, Арман прекрасно знал, что это далеко не так просто. Порой казалось, звуки и видения, обретали собственную жизнь, и дело кончалось тем, что они одерживали верх, и Арман целиком оказывался в их власти.
Арман Бержерон родился и вырос на ферме, недалеко от южных границ канадской провинции Квебек и вплоть до пятнадцати лет от роду краем света считал ближайшую деревушку Сент-Терезу. Нет, он знал о существовании внешнего мира, ведь его дедушка Зенофиль выписывал монреальские газеты, да и в Сент-Терезе порой появлялись незнакомцы, искавшие счастья на безлюдных притоках реки Святого Лаврентия. Но газеты Армана не интересовали, а незнакомцы годились лишь для того, чтобы немножко попялиться на них и праздно посудачить о цели их приезда. Деревушка, ферма, соседи и особенно — семья Армана составляли всю его жизнь и ничего другого в пятнадцать лет он от мира не требовал.
