Жизнь наградила меня | страница 53



А вот Мамон… Двоечник Мамон из соседней 321-й школы оказался антигероем одного из самых драматических эпизодов моего детства. Он жил напротив нашего дома, окна в окна. То ли занавески на наших окнах были тонки и прозрачны, то ли я забывала их задергивать, но Мамон подглядел мои вечерние молитвы и донес в школу. На собрании пионерской дружины старшая пионервожатая произнесла атеистическую речь, из которой следовало, что я – «рассадник», разлагаю своих товарищей и должна быть выгнана из рядов. Меня исключили из пионеров, а Мамону в его школе выдали грамоту за бдительность.

Я безутешно рыдала, уткнувшись в Нулины колени. И она помчалась к Мамонову отцу искать правду.

Мамонов-старший был одноногим героем войны и сапожником в мирное время. По вечерам он закрывал подвальное окно с надписью «Починка обуви» и ковылял на протезе в угловой гастроном за бутылкой «Московской». Напивался он до остервенения и, отстегнув протез, скакал по комнате на одной ноге, колотя протезом жену и сына. Вопли и мат в их доме не стихали до глубокой ночи.

Через час после Нулиного к ним визита у нас раздался звонок. На пороге стоял Мамонов-отец, держа за ухо Мамонова-сына.

– Людка ваша дома? – спросил Мамонов-старший. – Пусть-ка выйдет сюда.

Я выползла в переднюю. Из приоткрытых дверей торчали соседские носы. При моем появлении сапожник закатил сыну оплеуху и пнул его с такой силой, что Мамон кулем свалился к моим ногам.

– Проси прощения, сволочь, выродок, твою мать! Громко проси, чтоб народ слышал! А еще раз донесешь, прикончу, гад! Пионер е…ый!


В пионерах меня не восстановили, но два года спустя приняли в комсомол. Впрочем, ненадолго. Представляя собой гибрид из Пугачева и Гарибальди, я боролась за права угнетенных, и даром мне это не прошло…

Одной из самых жалких личностей в нашем классе была Хиля Межеричер. Выжить с таким именем в Стране Советов совсем не просто, особенно если обладать крючковатым носом, тускло-черной проволокой волос и бездарной головкой. Хилина трагедия усугублялась тем, что ее отец Самуил Наумович Межеричер был женат вторым браком на Клавдии Петровне Рыбцовой, обладательнице двух сыновей от первого брака. Все пятеро жили в одной комнате. Клавдия Петровна, широкозадая и белотелая дама, заведовала ларьком на Витебском вокзале. Первую рюмку и бутерброд с килькой она заглатывала в девять утра и к семи вечера приобретала багровый цвет лица и разрушительную ярость души. Близнецы-сыновья Альберт и Эдуард, ученики ремесленного училища им. Александра Матросова, напивались в других географических точках города и, если не вступали в драки на улицах, возвращались домой с неизрасходованными киловаттами энергии. Вот тут-то и разгорался национальный конфликт.