— Как же вы могли… — начал Левашов и поморщился. Не так надо, не так. Чего жевать заново? Сам же пришел, значит, понял, так зачем повторять. По-другому надо. — Ну вот что, Рудаков, — теперь он говорил резко и громко, — вы совершили серьезный служебный проступок, а по отношению к своим товарищам, не побоюсь сказать, сделали подлость. Не пришли бы вы сами ко мне, честно говорю, потребовал для вас сурового наказания. Самого сурового! Но думаю, вы сами себя уже наказали. Так?
— Так, товарищ гвардии лейтенант. Честное слово, места себе не нахожу…
— А раз так, поговорим о другом. Как думаете вину искупить?
— Товарищ гвардии лейтенант! — Рудаков поднялся во весь свой огромный рост. — Любое задание готов выполнить. Только поверьте! За десятерых работать буду, вот, смотрите, я ж как бык здоровый, подковы гну. Я…
— Ну ладно, Рудаков, — Левашов говорил мягче. — Подковы гнуть незачем — не в кавалерии. Во взводе вы недавно, еще осваиваетесь, Есть время обо всем подумать. Одно скажу: станете отличным солдатом, считайте — искупили вину.
— Спасибо, товарищ гвардии лейтенант, спасибо! Честное слово, не пожалеете! Все сделаю! Вы прямо крест с меня сняли. Как тогда… на лыжне, — добавил Рудаков тихо.
— Ладно, все, идите. — Он проводил Рудакова за дверь и вернулся в комнату.
Хорошее настроение постепенно возвращалось к Левашову. Видимо, он правильно поступил — поверил человеку. Ведь Рудаков искренне раскаялся. А повинную голову меч не сечет. Любое наказание не месть, а средство исправления. И сейчас своим великодушием, а вернее, разумным педагогическим приемом он дал возможность Рудакову исправиться. Маленькую, конечно, победу в своем деле, но все же он, замполит, сегодня одержал. А большие победы, они ведь тоже из маленьких складываются.
Так рассуждая, Левашов снова оделся и отправился ужинать.
Первым, кого он увидел за одним из столиков, был прапорщик Томин. Тот сидел один и улыбался. Казалось, широкая, радостная улыбка, появившаяся на лице утром на финише кросса, так и не покидала его весь день.
Увидев Левашова, он вскочил, чуть не опрокинув стул.
— Сюда, товарищ лейтенант, ко мне! Давай садись… — Он запнулся. — Садитесь, пожалуйста!
— Не суетитесь, Томин, сидите. — Левашов тоже заулыбался.
Ему все больше нравился Томин. Он подсел к нему за столик и терпеливо выслушивал восторженные излияния прапорщика, посвященные личному вкладу заместителя командира роты по политчасти в достижение победы на дивизионном кроссе, самоотверженности и спортивному мастерству всего взвода, наконец, упорству и воле гвардии рядового Рудакова, который лыжник пока, конечно, неважнецкий, но, несомненно, станет разрядником.
