— А немцы? — спросил кто-то.
— Чего «немцы», у них тоже, окромя пулеметов да автоматов, не было ничего…
— И гранат? — спросил Лунин, так и оставшийся стоять с газетой в руках.
— А я что, там был? — озлился Никифоров. — Говорю, мать рассказывала. Вся деревня небось за боем этим смотрела. Окружили наших немцы, а те все стреляют — побили фашистов знаешь сколько! А потом замолчал танк.
— Эх, наверное, боеприпасы кончились, — с сожалением сказал кто-то.
— Может, и кончились, — продолжал Никифоров. — Только, мать рассказывала, как полыхнет огнем. Изнутри загорелся танк, подожгли его те ребята. И все.
— Что «все»? Дальше-то что? Немцы чего? А наши? — Солдат не устраивал такой неопределенный конец.
— Все, — повторил Никифоров. — Сгорели танкисты и машину свою уничтожили, не сдали врагу. А немцев побили знаешь сколько! Вот танкистам потом и поставили наши обелиск. А имен так и не узнали.
В комнате наступила тишина.
— Может, кто из гвардейцев хочет что сказать? — Левашов повернулся к Томину.
— Кто хочет что-нибудь сказать или задать вопрос? — Прапорщик посмотрел на притихших солдат. — Говорите, только побыстрей.
Но гвардейцы молчали.
— Продолжим занятие. Давайте, Лунин, читайте…
— Не отдали танк все-таки… — раздался чей-то негромкий голос.
— Ермаков! Было дано время на выступление. Почему молчали? — в голосе Томина звучал металл. — Давайте, Лунин.
— Погодите, — перебил Левашов. — Поднимите руки те, кто читал о событиях на Ближнем Востоке в этой газете.
Руки подняли почти все.
— А кто читал про митинг?
Снова все подняли руки.
Он повернулся к Томину:
— Ну к чему читать вслух газету, которую весь взвод и без того прочел? Что они, попугаи? Ведь то, о чем Никифоров рассказал, в двадцать раз полезнее, чем это механическое чтение. Иначе надо строить занятия, товарищ прапорщик, совсем по-другому. Продолжайте. — И он покинул комнату, провожаемый мертвой тишиной.
Левашов еще долго размышлял о том, как занудно читал Никифоров газету, как все маялись и как здорово рассказал потом про танкистов, всех за душу взяло. Вот так, видимо, надо строить занятия, творчески, интересно, вызывать народ на выступления. Именно так их настраивали в училище. Так что опыт опытом, а в училище тоже дело знали. Плохому не учили. Он хоть и вчерашний выпускник, а сразу нащупал слабину в занятиях…
Левашов был доволен собой до тех пор, пока не пригласил его после вечерней поверки к себе капитан Кузнецов. Что за привычка полуночничать! Настроение Левашова мигом испортилось. Он почувствовал, что командир роты чем-то недоволен. А может, наоборот, хочет похвалить за занятие у Томина?
