— Пойдем пешком, — предложила она.
— Пойдем, — обрадовался Левашов.
Они вышли в ночь. На дворе все изменилось. Сухой, колючий мороз сменился мягким, ласковым снегом, который медленным, торжественным хороводом спускался с черного неба. Кругом покоилась тишина, в домах еще горели огни, и было бесконечно хорошо идти ночными безмолвными улицами сквозь это бесшумное белое кружение.
— Знаешь, — Левашов с нежностью глядел на свою подругу, — ты была сегодня такой красивой, самой-самой красивой! Даже полковник об этом сказал, помнишь?
— А разве это важно? — спросила Наташа, не отрывая взгляда от белого танцующего тумана.
— Конечно! — воскликнул он. — Наш батя комплиментами не разбрасывается, уж будь уверена!
— Я не о том, — поморщилась Наташа. — Разве так важно, что я красивая?
— Ну… это же хорошо… то есть для меня-то безразлично… но вообще… — Он совсем запутался в словах.
Она остановилась и повернула к нему залепленное снежинками влажное лицо:
— Тебе в самом деле безразлично?
Вот черт! Что сказать: безразлично, не безразлично? Как лучше? И по правде как? Если б была она кривой, хромой, горбатой, любил бы он ее тогда? Ну чего она пристала? Наконец он сказал откровенно:
— Не знаю, Наташа. Правда, не знаю. Не так просто ответить. Приятно, конечно, что красивая, но не это главное, наверное. Вначале это было важным, а теперь нет. Теперь какая б ни была, для меня ты — самая лучшая. Я тебя все равно люблю…
Заветное слово было сказано в первый раз. До сих пор оно только подразумевалось во взглядах, жестах, поцелуях. И то, что произнесено оно было не в пылу бурного объяснения, а во время спокойного, казалось бы, случайного разговора, только укрепило их близость.
Наташа поднялась на цыпочки, закинула руки ему на плечи и поцеловала. Ей мешала сумка. Эту тяжелую, неудобную сумку она все время перекладывала из одной руки в другую, пыталась приспособить под мышкой. А Левашов ничего не замечал, не догадывался взять ее у Наташи. И сейчас эта дурацкая сумка упиралась ему в спину и мешала ей обнять его как следует. В конце концов Наташа разжала пальцы, и сумка полетела на землю. Он дернулся было, чтоб поднять, но она только крепче прижалась к его губам, не выпуская из своих рук…
Когда дошли до «их» скамейки, уже было светло. Наташа озабоченно взглянула на свои старенькие часики.
— Времени совсем мало осталось, у них ведь спектакль сегодня.
— Какой спектакль, у кого? — не понял Левашов.
— В гортеатре…
