Скворцов мог с восхищением говорить о хитроумных немецких минах, но голос его дрожал от ярости, когда он рассказывал о заминированных игрушках для детей или зарядах, которые взрывались, когда наши солдаты пытались убрать тела своих и чужих убитых.
— Это же зверье, а не люди! — кричал он, сверкая единственным глазом. — Это же варварство — детей калечить!
Много позже Левашов узнал, что Скворцов усыновил подобранного им на фронте мальчонку, которому такой вот немецкой минированной игрушкой оторвало руку. Теперь его сын был уже кандидатом наук и преподавал в горном институте технику взрывных работ.
Скворцов рассказал курсантам, как довелось ему разминировать одно здание. Там помещался немецкий штаб, и, когда наши освободили город, оно оказалось едва ли не единственным уцелевшим. А другие уцелевшие сами по себе взлетели на воздух: одно — через два часа, другое — через десять, третье — через пятнадцать… Было ясно, что в них заложены мины замедленного действия и что, наверное, такая же спрятана и в этом — штабном здании. Саперов послали разминировать его.
«Делайте быстро и будьте поосторожнее», — сказал им генерал.
Капитан Скворцов усмехнулся про себя противоречивости приказаний, но в красных от бессонницы глазах генерала была такая бесконечная усталость, что он только приложил руку к козырьку и заторопился к выходу.
И вот Скворцов и его люди, как всегда, самые опытные, но числом поменьше — в здании. Оно почти не пострадало, его покинули, наверное, торопливо и беспорядочно: на столах еще валялись консервные банки, недопитые бутылки, сигареты. Уцелели многие бумаги, топографические карты.
Бродя по комнатам, Скворцов ощущал то привычное спокойствие, ту отрешенность и удивительную ясность мысли, какие неизменно бывали у него во время сложного разминирования.
Он осматривал полы, потолки, затаившие неотвратимую угрозу. Это был наш советский дом. Скворцову казалось, что немые стены отчаянно, изо всех сил старались подсказать ему, где опасность.
— Товарищ капитан, часовой механизм в котельной заложен, — негромко и спокойно доложил пожилой сержант, прошедший с ним и дороги отступления, и дороги побед до этого вот города.
«Саперы, — говорил Скворцов, — яснее всех почувствовали, когда в войне наступил перелом: до этого больше ставили мины, а после, наоборот, вынимали…»
Он спустился в просторный подвал. Здесь, у стены, за котлом, стояли его люди. Немцы не успели даже замаскировать свежую кладку в стене.
