Чернобыльский дневник (1986–1987 гг.). Заметки публициста | страница 77



Я на цыпочках, тихонько… И что вижу? Пол у нас на кухне был покрыт линолеумной плиткой, белой и коричневой, — его и приспособили вместо шахматной доски. А вместо фигур… Ни за что не догадаешься! — кивает Валентина Анне.

— Бутылки! — кричит счастливый Сережка. — Из-под пепси — это пешки. Пивные — офицеры. Молочные — турки. Бутыли из-под шампанского — кони.

— А водочные — конечно, король и королева! — заканчивает Валентина.

— И я тогда выиграл! — ловит руки матери Сережка. — Ты забыла что ли? Я тогда выиграл!

— Я помню… Ты настоящий мужчина — умеешь побеждать.

— А кто меня научил побеждать? — выставляет Сережка свой главный козырь. — Папа.

— Боже! — вскакивает Анна. — Как хорошо, что у меня нет детей. Не хочу вундеркиндов. Зачем вы учите его изнанке жизни, зачем?

— Какой изнанке? — напружинивается Валентина. — Какой изнанке? Сама стерильная и хочешь, чтобы все такими были, сказочки читали… Он в шесть лет Чернобыль пережил! Почему ему достался Чернобыль? Кто его не уберег? Кто обманул?

— Надо, чтобы он забыл все это поскорее! — перебивает ее Анна.

— Забыл? Ну уж нет! Пусть помнит всю жизнь. Пусть знает жизнь такой, как она есть. От меня знает. Сейчас знает, чтобы потом дрался за жизнь, защищал ее.

— От кого и от чего? — ахает Анна.

— От Чернобылей — вот от чего! Он уже сейчас умеет это делать: отца защищает. Правильно делает: кто-то же должен его защищать. Сын своего отца знает лучше. Да Зайцев в принципе добрейший человек, только нескладный какой-то. На его глазах рухнула стена… Может быть, именно в этот момент и сломался человек?.. Чудовищная ночь… А что? Стены могут ломаться, пароходы могут разваливаться, железо может лопнуть, а человек нет? Потому что не принято, не положено? Легко заклеймить: трус! А может, он честнее того, кто из страха остался… Добрые слабее.

— Он добрый, мам, он добрый, — гладит руку матери Сережка, — ты его не ругай. Папка не трус — просто атом нельзя победить.

— Не буду больше. Мы с тобой сами его разыщем. Поможем, поддержим. Только ты не взрывай атомную, сын, — всхлипывает Валентина. — Победить можно и атом. Играть с ним только не надо. Давай я и тебе помогу собрать игрушки.

— Сумасшедший дом! — хватается за виски Анна. — Ты, Валентина, калечишь ребенка, отнимаешь у него детство.

— Ладно, Анна, ты иди пока, а мы сами разберемся. По-человечески.

Лжи они не перенесут

Врач Виктора суров и немногословен. Через его милосердные руки прошли сотни больных. Тревожит судьба каждого, поэтому не утихает боль в душе, не исчезает усталость из глаз. И его рассказ — это рассказ не только врача, но и человека, разделившего вместе со всеми судьбу Чернобыля.