К директору вошла, как входят жалкие просители, заранее приготовясь увидеть… Но он все сразу понял: «Конечно, берите, вещь дорогая, но ребенок растет — окупится».
Назавтра у нас был первый праздник, первый после эвакуации. Только мамы не было — уехала…
Сантехник чинил трубы и краны.
— Отвертка есть?
— Есть.
— Краска есть?
— Есть.
— Гаечный ключ есть?
— Ключ… гаечный. Нет…
— Надо иметь: вас много — я один, на всех не напасешься, ничего не дают. Этот пластмассовый шланг надо менять, не годится он, лопнет, купите резиновый. Сантехнику тоже надо менять.
— Она же того… новая.
— Новая, да негодная. — Он подтягивал гайку на трубе, разбрызгивая краску, в которой была смочена пакля, по стене. — А здесь нужен цемент. Есть цемент?
— Нету…
— Значит, и дела нету. Приготовите цемент — тогда и сделаю.
— Но я же не виновата, что в новом доме нужен капитальный ремонт.
— А кто виноват? Для вас же, чернобыльцев, старались — спешили строить.
Поехали на Троещину — жилмассив, где несколько тысяч семей припятчан. У многоэтажного дома — группа подростков, многих знаю в лицо. Разговорились.
— Мы поодиночке не ходим — киевляне бьют. Только и мы в долгу не остаемся — терять нечего…
— Стекла бьют, двери режут — злятся, что квартиры у них забрали. Пацаны, конечно.
— Да не мы первые, не мы. Пошли наши в кафе-бар, а их избили. Ну ребята собрали наших и разогнали киевлян. Те на следующий день целую шару привели и ловили по одному, по двое. После этого любой наш ломается на помощь, даже мужики бегут на подмогу.
— Договорились однажды — вышли в поле, за дома. Больше сотни было. Хотели’ испытать: все встанут в круг, а десять на десять или даже один на один докажут свое право на жизнь на Троещине. Но приехала милиция…
— И на Харьковском шоссе так же.
— Я вот родился около Горловки, так там был у нас запущенный парк — ребячьи трущобы, голубятни там были наши, шалаши. Там все курили. Словом, хулиганили тайком. Но открыто били сына директора завода. Каждый день били. Били за то, что лучше нас одет, за то, что его папа ездит на машине. А мы — дети шахтеров, дети пролетариев. Но мы и уважали этого парня за то, что он умел защищаться. Потом за это и простили. Правда, они все же переехали в другой район. И здесь мы защищаем свое достоинство. Методы? А других просто не дано.
— Да помиримся, помиримся. Мы же не тайные буржуи.
— А я бы с удовольствием вызвал на дуэль владельца черной «Волги». Вроде бы обкомовская… Это двадцать шестого апреля было. Ее мыли у горкома из шланга на виду у всех, и никто не знал, почему моют… А в этой воде, совсем рядом, детишки кораблики пускали. В Припяти, в Припяти. Как блестела эта «Волга»!
