Важнейшие для понимания человеческой культуры, в том числе и литературы, танатологические концепции содержатся в мировых религиях[45].
Например, для анализа произведений Г. Газданова, Дж. Сэлинджера или В. Пелевина, не говоря уж о восточных писателях, необходимо знать о танатологических представлениях в буддизме. Согласно этой религии вся человеческая жизнь устремлена к смерти, за образом которой важно увидеть «истинную действительность – солнечный дух, который призывает к себе души с земли и вновь заставляет их “умирать” в духовном мире, с тем чтобы они заново “родились” на земле» [Хуземан 1997: 11–12]. Идея реинкарнации душ здесь тесно связана со стремлением к Абсолюту, которого можно достичь после определенной ступени возвышения своей души. Таким образом, буддизм – это религия смерти, где жизнь сводится к развитию нравственного идеала с той целью, чтобы очередная смерть привела к нирване, «наивысшему состоянию сознания», обладающему качествами «свободы, покоя и блаженства» [Мифы народов мира 1980, II: 223].
Арабская литература опирается на танатологические представления в исламе. В этой религии физическая кончина не является итогом человеческого существования: смерть переводит душу и тело в иные ипостаси. «Похороненного в могиле допрашивают два ангела – Мункар и Накир; они же, исполняя волю Аллаха, оставляют тела праведных наслаждаться покоем до Дня воскрешения, грешников наказывают мучительным давлением, а иноверцев лупят что есть силы…» [Лаврин 1993: 73]. После Суда праведники обретут вечное блаженство в раю – ал-Джайне (в буквальном переводе «сад»), а грешников ожидают невероятные муки ада. В характеристиках преддверия райского сада и самого ал-Джайна немаловажную роль играют плотские наслаждения – для мусульманина духовная радость сопряжена с физической. И образ потустороннего мира, как, впрочем, и во многих других религиях, «носит вполне конкретный характер, не слишком-то отличающийся от земного» [Гроф 1996: 175]. Известно, что ислам очень сильно повлиял на творчество М. Лермонтова, в том числе на его «восточную повесть» «Ангел смерти».
Для христианской, в том числе большей части русской, литературы важны танатологические концепции Ветхого и Нового Заветов. Древние евреи принимали факт смерти реалистично и были способны примириться с мыслью о прекращении индивидуальной жизни. В Псалмах и книгах пророков смерть определяется такими понятиями, как «тишина», «молчание», «страна забвения», «прах», «бездна». В Ветхом Завете отношение к смерти представляет ее как «уничтожение возможности любого действия – даже во славу Господню» [Лаврин 1993: 72]. Несмотря на ожидание царства счастья и справедливости, на надежду на воскресение (Иезекииль: 37, 9–14), концепция иудаизма «отмечается пессимизмом, и жизнь и посмертное существование выглядит в ней безрадостно» [Гуревич П. 1991: 13].
